Но усмехнулись только генералы,
          Что дело тут немножечко не в том,
          Чтоб пролететь, коль ты такой бывалый, —
          Сыпнуть листовок прямо в каждый дом.
«Так что ж, мешки бросать давно умею
И партизанам часто их бросал!
Три раза пролететь ли вот успею?
Вопрос серьёзный, я не знаю сам…»
           «Ну, на тебя теперь-то вся надежда —
          Прикинь, как будешь дело исполнять.
          Мешки мы подготовим, как и прежде, —
          Рычаг нажал, и будут рассыпать.
И важно, чтобы было ещё утро,
Когда народ весь выведен на плац:
Чтоб прочитали все и каждым нýтром
Узнали, что жива Советов власть!
          Что боремся мы с нечистью фашистской,
          Что дух наш полон страсти и огня
          И что победы путь будет неистов,
          Что отобьём родные все края…»
И приказали мне поспать до ночи,
А там уж потихоньку вылетать…
А по прилёте доложить всё срочно —
Что получилось там-де испытать…
          Поспал я час, не более, от силы —
          Роились думы ярко в голове…
          И вспомнил дом родной, где был я милым,
          Прожив в семье в ученье и в мольбе…
Спать расхотелось. Быстренько собрался
И вот уже ищу свой самолёт…
И вижу, что «конёк» мой оказался
Раскрашен, словно ёлка в Новый год!
          Зелёной краской обновлён отменно,
          По крыльям звёзды красные горят;
          И контур белый к каждой непременно,
          И всё блестит – готово на парад!
«Что сделали вы, варвары, такие?
Испортили мой камуфляж былой!
Ведь мне лететь ещё в края чужие!
Как полечу дорогой фронтовой?..»
          Но техники лишь развели руками:
           «Приказ от генералов был, с высот!
          Не исполнять мы не могли, хоть сами
          Всё понимаем, что далёк полёт…»
Пришлось смириться… Всё во мне кипело,
Что на погибель верную лечу;
И вряд ли это мне добавит смелость,
И вряд ли мать когда-то навещу…
          Но вот я поднимаюсь в небо снова,
          И курс на Люблин взят, как день назад.
          На звёзды уж смотрю теперь сурово —
          Печален мой запал, мой зоркий взгляд…
Полтыщи с гаком целых километров!
И в голове царит сплошной раздрай —
Что вот-де жизнь прошла и только ветром
Обдула… а теперь уже прощай…
          Полёт нормальный, двигатели ровно
          Рокочут, успокаивая страх…
          И как-то мне поверилось невольно,
          Что выполню я чёртов тот приказ…
Что разбросаю те мешки с листовкой,
Что разберусь с охраной лагерей
И что осилю со своей сноровкой
Коварный путь, что смерти был сильней…
          И долетел до точки назначенья,
          И вынырнул так грамотно из туч,
          И разнеслись листовочки в мгновенье,
          И повторил заход на новый круг…
И вновь пронёсся смело над бараком,
Рассыпав вести от Большой земли,
Но, поднимаясь в небо страшным мраком,
Прожгли мне крылья «мессера» лучи…
          Так быстро взмыв, оставив их без дела,
          На третий круг в отчаянье взлетел!
          И тут уж ощутил я пули в теле —
          Немецкий лётчик ноги мне задел…
А выходя из третьего прохода,
Армаду я увидел вдалеке —
То «мессершмиты» яростным походом
Со злобою неслись навстречу мне…
          Те «мессеры», конечно, попроворней,
          Чем наши «Пешки» были – это раз;
          Но вот пилоты не были задорней,
          А всё стремились делать напоказ…
От этого медлительность являлась,
Размеренность в любых своих делах,
И чопорность, конечно, проявлялась…
Вот от того остались на бобах…
          Рванув штурвал, я в небеса метнулся
          И растворился в толще серых туч…
          И на восток, конечно, повернулся,