В бумажном ли виде иль в ярком экране,
О сильной любви иль гноящейся ране,
О смерти друзей, о чудесном спасенье,
С руки предложеньем, мольбой о прощенье…
Солдатские письма, сквозь годы хранимые,
В них мысли сквозь слёзы и чувства ранимые,
Прочтите, поймите, прочувствуйте душу,
Всё то, что так рвётся из сердца наружу.
«То пушки грохочут, иль сердце стучит…»
То пушки грохочут, иль сердце стучит?
То Родина дышит, иль пули свистят?
И русский мужик, как медведь, зарычит,
Когда сворой борзых его взять хотят.
Берлогу покинет, чтоб шавок прогнать,
Вы сами того захотели!
Медведя вам в угол вовек не загнать!
А раны залижет на теле.
Французы и немцы, поляки – шуты,
Россия не раз доказала!
Под знаменем красным сражаешься ты
Иль под орлом двухглавым,
Без устали бил ты, и будешь ты бить
Ту нечисть, что там, за кордоном,
Выносит вновь планы тебя победить,
И вновь возвестят перезвоном
Церквушки малые в сёлах родных
И храмы большие в столице стоглавой
О том, что, Русь-матушку не посрамив,
Одержишь ты снова победу со славой!
А вы, жёны, матери, дочки, сыны,
Невесты, что так ждут ребят,
Вы обождите, мы здесь так нужны –
За нами Россия, Москва и Арбат.
Двухсотый
Ящик железный, запаянный крепко.
Жизнь пролетела, как отпуск короткий.
Броник в отверстиях, пыльная кепка,
Траурный марш и грустные нотки.
Словно навечно порядковый номер –
Двухсотый – присвоен ему в строю.
Этот смельчак не от старости помер,
Он гордо погиб в тяжёлом бою.
Всем, кто был рядом, вовек не забыть
Парня, так смело смерть презиравшего!
Братья, прошу вас только не ныть
В память героя, такой путь избравшего.
Работайте, братья, добавьте огня –
Снарядами, бомбами всех мастей и калибров
Прошу: отомстите врагам за меня,
Сожгите дотла их «абрамсов» и «тигров»!
И пусть по Москве, по площади Красной,
Как в сорок четвёртом далёком году,
Пройдут колонны фашистов несчастных,
А я полюбуюсь, сидя в первом ряду.
Несносен
Несносен буйный нрав проклятый,
Бываю резок, бываю раздражён,
И как за бронью грудь бы я ни прятал,
Я в сердце самое смертельно поражён.
В бою, в окопе иль на боевой машине –
Я жив, но только лишь благодаря войне,
И это лучшее, что может быть с мужчиной –
Уж лучше кровь пролить свою, чем утонуть в вине.
Я жив иль мёртв, друзья? – скажите…
Живу, но отдал душу небесам.
Вы там по мне особо не тужите,
Я непременно справлюсь с этой болью сам.
Тайком, в минуты редкие затишья
Достану фотокарточку твою
И пару слёз пролью неслышно –
С собою боль я заберу свою.
«Один лишь миг – и снова я в огне…»
Один лишь миг – и снова я в огне,
Вот только вроде загружались нá борт,
Бескрайние просторы видел я в окне,
Буквально только что написан на побывку рапорт.
Триста тридцать шесть часов как один миг,
Как скоротечный вой летящего снаряда,
И матери объятия, и радостный детишек крик,
И вот уж снова я среди отряда.
Те две недели словно один миг…
Я не заметил, как они промчали.
Ну что ты, братец, головой поник?
Вернёмся вновь живыми мы едва ли.
Я мало трезвым был, я много выпивал,
Пытаясь побороть моральную усталость,
Простите мне, что я там воевал,
Что, видимо, я был везучим малость.
Простите мне, что не был я убит
В бою под Крынками, в сыром окопе,
За вас за всех, за тех, кто дома спит,
Гуляет в клубе иль на ПМЖ в Европе.
Простите мне, что пулей не убит,
Простите мне, что я живой пред вами,
Вы не слыхали, как снаряд свистит,
Как пролетает рядышком с висками.
Мне не донесть вам ужасы войны,
Не рассказать вам то, что я там видел,
Мы все, кто там, на голову больны,
Простите, если я вас вдруг обидел.
Вот в этой форме цвета «мультикам»
Я видел ад, который вам не снился,