Я устаю потешаться над бедным мужчиной, поэтому встаю и ухожу в сторону Ромы. Надо уточнить, нужно ли ему что-то. Все же к нему испытываю не только чувства врача. Хочется быть к нему хоть немного ближе. Хочется узнать о его жизни не из телевизора, а лично. Одним словом, хочется просто хорошо пообщаться. Быть может, я узнаю причины его отсутствия в моей жизни в течение двенадцати лет. Хотя это и не столь важно.

Но Петр Викторович все еще возмущается:

- А как это? Массаж простаты? – смотрит он на меня теперь уже со страхом в глазах.

- С вазелинчиком! – кидаю ему через плечо и застываю на своих словах.

- Чего с вазелинчиком?! – мужской голос заставляет меня встать в испуге возле кровати Ромы с ужасом.

Аккуратно оборачиваюсь и вижу перед собой Владислава Игоревича. Выдыхаю.

- Здравствуйте! – здороваюсь с мужчиной и понимаю, что он неправильно понял мои слова. Спешу его успокоить. – Все в порядке. Роме вазелина не надо. – Делаю небольшую паузу, смотрю на Рому, и все же добавляю. – Пока.

Вся палата уже откровенно смеется надо мной и сложившейся ситуацией. С одной стороны некрасиво получилось, с другой немного комично. Даже Рома хихикает тихонько. А вот от этого радостно на душе становится.

- Я надеюсь, - немного смущенно, но решительно произносит Владислав Игоревич.

Я хочу с ним переговорить по поводу лечения Ромы, но Дементьев перебивает меня:

- Это произвол! Я не собираюсь участвовать в ваших экспериментах! Я требую смены врача!

На этих словах, как на грех, проходит мимо палаты Григорьев. Он решил вмешаться. Зачем? Меня «засадить» или из благородных побуждений?

- В чем дело? – входит в палату Лев Николаевич. – Почему вы требуете смены врача?

Он с серьезным лицом подходит к возмущающемуся пациенту. Будто не такой же врач, как и я. А самый натуральный главврач. Петр Викторович тут же пользуется положением:

- Меня неправильно лечат! Мне назначили массаж простаты!

- Людмила Ильинична, можно историю болезни больного? – Григорьев сама невозмутимость.

Ни колких шуток, ни пошлости, ни грамма язвительности, что зачастую он отпускает в мою сторону. Неузнаваем сейчас, но я даже рада его отношению. Хотя после просмотра истории болезни ситуация может измениться. Но не должна. Там все чисто.

Я передаю мужчине папку с историей болезни Дементьева. Хирург открывает ее, знакомится с написанным. Видя подпись Иннокентия Игнатовича, понимает, что ничего сделать не сможет. Он же не в курсе нашей договоренности с главврачом.

- Все назначения верные, - говорит он мужчине. – Что вас не устраивает в массаже простаты? Это для профилактики. Всего десять сеансов, ежедневно по одному.

Дементьев тушуется. Ему будто стыдно становится.

- А кто мне будет его делать? – уточняет он, оглядывая всех присутствующих в палате.

- Я, - гордо отвечаю. – Я ВАС никому не доверю.

Мужчина опять возмущается. Чуть ли не кричит:

- Нет! Только не вы! Простите, господин доктор, - обращается он к Григорьеву. – А вы не можете мною заняться?

Григорьев подходит ближе ко мне:

- Могу, конечно, - берет мою руку и поднимает за указательный палец. Делает так, что я застываю с указательным пальцем в воздухе. Рядом располагает свой. – Какой из этих пальцев вы хотите ощущать в себе?

Его «сарделька» и мой тоненький пальчик несостоявшейся пианистки приводят Дементьева к чистому разуму. Он сокрушенно вздыхает:

- Согласен на Соколову.

Мужчины смеются, а я решаюсь быстренько взять Дементьева тепленьким. Пусть Рома пока поговорит с отцом. Быть может Владислав Игоревич его на речь «пробьет». Хоть незначительные мычания сейчас будут в радость всему отделению. Да что там отделению. Всей больнице. А главное, мне. Всей душой болею сейчас за Арсеньева. Ромка должен встать на ноги!