– Остряк, остряк, – цокнув зубом, заключил доктор и начал что-то искать в своих папочках.

– Знаете, доктор, – вмешивается мама взволнованным кротким голосом, – мы несколько недель назад застали нашего мальчика в одной кровати с покойной девочкой. А потом они еще баловались презервативами. Это тоже могло каким-то образом оставить след на его психике?

Доктор еще более оживляется, а я уже тихо покатываюсь. Не хочу, а хихикаю.

– Значит, выходит, – крайне озабоченно сдвинув косматые брови, говорит доктор, – тут целый букет. М-да. И были ли у вас какие-нибудь соития?

– Какие именно? – глухо переспрашиваю я, специально, конечно, едва сдерживая смех.

– Ну, касались ли вы ее с перевозбуждением, проявляли ли интерес к ее половым органам?

– Да, я только и делал, что думал о ее органах.

И тут я уже начинаю ржать не понарошку. Я ржу так, как ржут, когда нельзя даже улыбаться, я ржу так, как ржут, когда вокруг серьезные лица, на которых темнеет суровое осуждение. Я уже ржу как бешеный, как сумасшедший псих из обитой войлоком комнаты. Глаза у меня наполнены слезами, и я боюсь, что, если через минуту наваждение не кончится, я либо задохнусь, либо все обратится в рыдание, и тогда меня точно запрут с психами.

– Вы, молодой человек, держите себя в руках. Успокойтесь. А она проявляла какой-нибудь интерес к вашему телу или поведению?

– Никогда! – говорю я, утирая слезы и отчаянно борясь с приступом.

– А вам когда-нибудь удавалось дойти с ней до полового слияния?

– Какого-какого слияния? Гы, гы, гы, гы, гы…

– Ну, постельного сближения?

– Ну конечно! Она же моя тетушка, – кошу под дурака. – Но мы с ней ни разу не целовались, если вас это интересует.

– Могла ли она быть беременна?

– Она говорила… Говорила, что беременна.

Опять меня начинает разбирать нездоровый хохот. Бедная моя мамочка.

– Так, – озадаченно говорит доктор. – Скорее всего, это было суицидальное действие.

– Доктор! – едва не падая в обморок, говорит мама. – Разве она могла зачать от нашего м-мальчика?

– Здесь все, знаете ли, зависит от фазы полового созревания, – пускается в рассуждения доктор, устраивая целый спектакль летающими кистями рук с ломкими пальцами. – А она, как известно, у всех людей разная. Очень редко, но бывает, что и к шести годам мальчики уже способны к зачатию. У человека возрастные рамки полового созревания подвержены индивидуальным колебаниям. У девочек от восьми до семнадцати, у мальчиков обычно от десяти до двадцати лет. Но бывает и раньше, много раньше. И вы знаете, я заметил, что чем поспешней у человека приближается фаза сексуальной зрелости, тем чаще у него встречаются психические отклонения. Вот вы когда именно начали замечать у своего сына эрекцию?

– Что-что замечать? – испуганно переспросила мама.

– Ну, стояк, подъем, мужское возбуждение…

Ой, сдохну, боюсь…

– Я не знаю, – бледнея, говорит мама.

– Может быть, вы, – обращается ко мне, щурясь и поигрывая длинными пальцами из фильма «Чужие», – помните, когда у вас начались эти мокренькие снишки, маленькие, но столь неудобные неприятности, аварии с нашей затвердевающей пушечкой…

И после этого он еще думает, что я сумасшедший, и пытается применить ко мне свои горе– теории. Наконец я не выдерживаю и говорю:

– Знаете, доктор, я прекрасно помню все ваши фрейдовские штучки и для меня давно уже не секрет, что каждая приличная девочка мечтает о сексе с отцом и жестоком групповом изнасиловании. Однако давайте говорить с вами на языке здорового человеческого общения, а не этого, простите, айболитовского сюсюканья – снишки, пушечки…