- Я все понимаю, Хоул. Все понимаю, - король сел на край ямы и свесил ноги. Виверна достала один из кусков и протянула Таллену. Тот, засмеявшись, отказался.

Король дождался, когда виверна закончит, потом поднялся и пошел к тому выходу, за которым плескалось море. Его фигура на фоне серого низкого неба была видна особенно четко, поэтому я разглядела, что Таллен выглядит совсем не так, как обычно. Казалось, что на его плечах лежит целый мир, и он сгибается под тяжестью нелегкой ноши. Ветер задирал волосы, и они бились о мех ворота словно крылья. Виверна подошла туда же, аккуратно, так, чтобы не сбить короля на скалы, легла и со вздохом устроила голову на передних лапах.

Самое время уйти, но любопытство заставило меня остаться.

- Они все-таки убили ее, - произнес король, глядя куда-то вдаль. Виверна открыла глаз. – Фиордес больше нет. Ее тело лежит в склепе, но то, что я вижу – это не моя Фиордес. Они надругались над ее красотой.

Виверна вздохнула.

- Я знаю, она просила нарисовать ее, но не успела…

Король вдруг закрыл лицо руками. Его плечи затряслись.

Таллен плачет?! Может ли этот бессердечный мужчина плакать? Я не верила.

Но король вдруг упал на колени. Казалось, что его подкосила неведомая сила, так неожиданно все произошло. Потом согнулся, сложился пополам и уже плакал, не скрываясь, в голос.

Сколько тоски, сколько боли было в том плаче!

Я мазанула ладонью по своему лицу и удивилась, что оно мокрое. Я плакала вместе с королем.

Уже уходя, считая невозможным более находиться рядом и подглядывать, как боль утраты ломает мужчину, я услышала:

- Я любил Фиордес, поэтому никак не мог отпустить…

***

Кисти и краски. Натянула холст, угольком набросала лежащую на полу купальни женскую фигуру. Я помню красоту тела Фиордес. Она поразила меня, поэтому я запомнила и упругую грудь, и мягкую впадину пупка, и треугольник темных влажных волос, гладкость тяжеловатых бедер. Я не стала рисовать лицо, в таком ракурсе его просто не могло быть видно, но изогнутое в страсти тело, тянущееся для ласк и наслаждения, получилось до того похожим на оригинал, что я сама удивилась своему мастерству.

Я пропустила обед и ужин, пропустила завтрак следующего дня, и обеспокоенная Велица сама принесла мне поднос с нехитрыми яствами, но я не оторвалась от картины, пока не закончила.

Что двигало мною? Сопереживание? А, может, вина, потому как слова короля «Они убили ее» приняла и на свой счет? Ведь не могла Фиордес не почувствовать моего раздражения, моего нежелания с ней общаться.

Нет, вовсе не вина и не сочувствие двигали мною. Я хотела, чтобы король сохранил в своем сердце искру любви. Пусть к другой, умершей уже женщине, но такую человеческую искру, делающую даже самого прожженного негодяя чище, лучше, светлее.

***

Рисунок я передала через Велицу.

- Не разворачивайте. Король наверняка не захочет, чтобы картину видел кто-то еще. Ее заказала Фиордес, - я оттирала руки от краски. Дракониха вскинула на меня глаза. - Мне кажется, он страдает.

- Спасибо, девочка, - Велица крепко обняла меня. - Со дня смерти Фиордес Таллен ни разу не вышел к столу. Иногда его нет и в своих покоях, и я только гадаю, где он может находиться.

- Он любил ее, да?

- Он любил ее, а она позволяла себя любить, - дракониха вытерла набежавшую слезу, и не было понятно, по ком она плачет: по несчастной фаворитке, или по своему страдающему королю. – Фиордес нравились его внимание и драгоценности, которыми он ее одаривал, прельщала возможность творить все, что ей вздумается. Раскованная, свободолюбивая и дерзкая. Они часто ссорились, и тогда Таллен отсылал ее назад к мужу, встречался с другими женщинами, но неизменно возвращал. Что теперь будет?