Среда, 21 сентября 1977 года – Нью-Йорк – Колумбус
В самолете Ричард Вайсман сказал, что Витас Герулайтис только что побывал в Колумбусе и не только нашел лучший в городе мотель, но и обнаружил лучших девушек по вызову.
Как только мы приземлились, Ричард набрал номер девушек, и они договорились встретиться в полночь в номере Ричарда. Потом мы поехали в мотель, который рекомендовал Витас. Это почти что сарай, но жить, конечно, можно: как и в любом другом мотеле, в том же «Холидей-инне», в нем есть бассейн и все такое прочее.
Как только мы в него заехали, сразу отправились в другой мотель, который принадлежит Джеку Никлаусу, – чтобы с ним там встретиться. Пришлось подождать, пока он разговаривал по телефону. Он выглядел слишком полным, но Ричард сказал, что сейчас его вес только 180 фунтов (82 кг), а ведь раньше было 280 (127 кг). Он очень загорелый, но вокруг глаз – из-за солнечных очков – у него белая кожа, а руки у него маленькие и тоже белые, потому что он играет в гольф в перчатках. Волосы у него светлые, и он сказал, что, мол, нужно пойти постричься, но у меня было ощущение, что он носит такую прическу всегда: волосы у него начесаны на уши и как будто специально подвиты. Я стал его фотографировать, но ни один кадр не вышел. Трудно снимать загорелых людей, потому что они получаются совершенно краснокожими. Он был дружелюбен, и Ричард старался вести себя по-дружески, однако почему-то в воздухе витало некое напряжение, поскольку он не понимал, что происходит.
У меня был с собой магнитофон, и я записывал все, что мы говорили, и когда я вдруг понял, что ему непонятно, зачем это нужно, я просто взял да и выключил его. Клодия, секретарша Ричарда, показала ему фотографии, которые я уже сделал, – Тома Сивера, Мохаммеда Али и Пеле, но он все равно не понял, зачем мы приехали фотографировать его. Ричард заранее прислал ему книгу с репродукциями моих картин, но он не проникся моим стилем. Тут ему опять позвонили, и мы уже заволновались, что опять будет долгий разговор, и я сделал еще несколько фотографий, но ему они не понравились, да и нам тоже. Вообще не снять ни одной хорошей фотографии было крайне нелепо, и в конце концов он сказал: «Ну, вы же сами знаете, что вам нужно, – вы же, например, не указываете мне, как играть в гольф», и я почувствовал себя страшно неловко, а всем тут же захотелось поскорее уйти. В конце концов ему вроде бы понравилась одна фотография, хотя она совершенно никакая – обычный портрет в фас, и я не видел разницы между ней и остальными снимками, но он сказал, что не хотел бы выглядеть… – как бы это сказать? Ну, вроде «нахалюгой», только он выразился короче, – в общем, он не хотел выглядеть таким, и потому решил, что именно на этой фотографии он симпатичнее всего. Он рассказал нам про свою жену и детей.