– А внутри, в комнатах?

– Еще скажите в сортире. – фыркнула она, набирая на скромной боковой калитке код. – В доме я бы наблюдения не потерпела. Да и зачем? Любоваться, как я крашусь?

То есть видны все, кто выходит из дома, заходит в него и перемещаются по двору, подытожила я про себя. Внутри же можно творить что угодно. Опять же, что нам это дает? Что могло происходить во дворе такого, чего нельзя было показать посторонним?

Мы зашли во двор, и я снова залюбовалась на чуть изогнутую дорожку из желтого кирпича и аллею тропических растений, обрамляющих ее, словно картину художника-импрессиониста. Половцев, как обычно не обращая внимания на ботаническое великолепие, буквально пробежался по двору, чуть склонившись к желтой каменной плитке и словно вынюхивая что-то. В этот момент он напоминал охотничью собаку. Затем разогнулся и спросил:

– То, что мы зашли, и как я тут пробежался – это видно на камерах?

– Разумеется. – пожала плечами Алена. – Хватит дурака валять, сейчас узнаем, кто стер видео.

Она отвернулась и буквально вбежала в дом. Мы понеслись следом, попутно завывая на два голоса:

– Не надо никого допрашивать, пусть это делает полиция!

– У меня получится лучше! – через плечо бросила Алена на бегу.

Она домчалась до конца широкого холла, украшенного ор=огромными картинами в позолоченных и посеребренных рамах, и нажала на какую-то кнопку. По всему дому волнами пошел гул, словно от огромного колокола, и через несколько минут в холле собрались люди – охранник в невзрачной серой форме, молоденькая пухленькая горничная, шатенка с короткой стрижкой, в коричневом платьице, напоминающем форму гимназистки начала 20-го века, поверх которого красовался белоснежный фартучек, обшитый кружевами, и пожилая, очень толстая женщина в белом накрахмаленном халате. Интересно, повариха или медсестра?

Собравшиеся стояли на некотором расстоянии друг от друга и растерянно смотрели на хозяйку особняка. Алена скрестила руки на груди, выдержала эффектную паузу и громко произнесла:

– 16 сентября, в тот день, когда похитили моего сына, кто-то стер записи с наших видеокамер. Я не ожидаю, что виновник сам признается – но я жду, что на него укажут остальные. Если этого не произойдет прямо сейчас – вы все уволены без выходного пособия.

– Но в тот день дежурил Володя, мой напарник… – растерянно произнес охранник. – За что меня увольнять?

– Его тоже уволю, если не найдем виновника. – успокоила банкирша. – Так что? Будем говорить?

Несколько секунд все ошеломленно молчали, потом внезапно одновременно заговорили. Отдельные слова доносились, словно сквозь какую-то мембрану, но я все же сумела уловить суть. В тот день как-то незаметно исчезла поломойка Наташа, последние пару месяцев пылесосившая особняк и поливавшая многочисленные комнатные цветы.

– А кто же в последние дни поливал? – немного растерялась Алена.

– Я! – словно послушная школьница, молодая горничная подняла руку, затем снова опустила и, словно птичка перышки, стала торопливо оправлять оборки белоснежного фартучка. Я аж залюбовалась девушкой, так хороша она была в этом дореволюционном наряде. Ей бы в кино блистать, а не в этом странном фарсе. – Мне жалко было, такие пальмы красивые, и гибискус… У них уже листья желтеть начали.

– Молодец, девочка, заслужила премию. – кивнула хозяйка. – А поломойка – кто она, кто ее нанимал? И почему никто не доложил, что она без предупреждения ушла?

– Нанимал ваш супруг. – пробасил охранник. – То есть не лично… ну, как всегда, менеджер банка, там они сами и проверяют. Как всех, так и ее приняли, когда прежняя позвоночник переломала.