— Екатерина Старкова, — ответила я и вдруг поняла, что горло и губы давно пересохли, потому голос прозвучал излишне хрипло и даже сорвался.

— Все будет хорошо, Екатерина, — улыбнулся психолог и принялся расписываться.

Я следила за его рукой, не читая слова, что он выводил в каждой книге. Какие-то фразы или короткие предложения. Лишь в одной он писал дольше — последней.

Когда он закончил, я не стала задерживаться. Взяла со стола его визитку и свои книги, налила кофе в стаканчик с трубочкой и прошла на кассу.

Дождь теперь моросил, а не хлестал в окна, и я попросила девушку завернуть книги в пакет и положить их в другой, чтобы уберечь от влаги. Вышла из магазина и пошла дальше. Теперь чуть быстрее, потому что было не так страшно возвращаться домой, будто эти книги меня защитят от бездны боли, что меня там поджидала.

Но до дома я не дошла.

***

Артем

Оказывается, когда отлучают от любовницы, ломка такая же, как когда бросаешь курить.

Только не существует «Монпансье» от этой тяги («Дитя раздора»).

Пришлось задержаться в Перевальске. Сын родился недоношенным. Я его еще не видел. То есть воочию. Можно было подняться к жене в платный бокс, но я держал с ней связь по телефону и смотрел на сына только через экран смартфона.

Я боялся встретить в роддоме Катю, хотя все знал о ее состоянии и оплатил лучшие лекарства, чем ей назначили, среди которых и действенное успокаивающее. Я беспокоился о ее здоровье — перед глазами нет-нет, да и всплывали страшные образы, в которых она мертвая и с зияющей рваной дырой на беременном животе. Мне это снилось теперь. Нереальные, чудовищные кошмары.

Труднее всего было не звонить ей. Хотелось прийти, прижать к себе и…

Что за этим «и» — я не знал.

Не готов был к рождению сына так быстро. Иначе представлял все это. Планировал быть после всего с Катей какое-то время, чтобы дать ей время успокоиться и самому убедиться, что она справилась. Потом сказать ей, что наши отношения закончились и мы с Наташей уезжаем.

Но все пошло не так. Я оказался не готов ни к чему из того, что произошло. Я просто струсил. И не мог сам себе объяснить, чего именно боялся. Мне не хватило ровно того времени, что малыш не дотерпел до естественных родов. Но на что мне не хватило этих пары месяцев, я не мог сказать. Не дошел до какой-то черты. Что за ней должно было быть? Момент истины?

Я вздрагивал на каждый звонок, хотя Катя не могла мне звонить — я сменил не то что обе сим-карты, но и телефон. На следующий день после того, как Катю увезли в роддом, пошел и купил комплект для выписки и вспомнил ее слова:

…с хорошей камерой, чтобы фотографировать сыночка и снимать видео…

Так и поступил — сменил старый сотовый лапоть на новую модель айфона и потребовал от Наташи присылать фотографии сына каждый день. Я их и сохранял в папках по датам… как это собиралась делать Катя.

И по магазинам ходил со списком, составленным ею, когда мы гуляли по детским бутикам: радионяня, памперсы, влажные салфетки, бутылочки и десяток разных молочных смесей, коляска, набор для купания… Сотня вещичек, которые, оказывается, нужны человеку с самого рождения. И, кажется, я еще много чего приобрести забыл. Или просто еще не знал, что будет нужно.

Пока Наташа лежала в роддоме, в коммерческой палате, я успел смотаться в Выселки за кое-какими вещами. Оставил машину около ворот у дома жены и задами прошел до Катиной избушки. Сел на тот же пень и… провел там несколько часов.

Теперь, когда Кати этом доме не было, он не казался мне таким уютным. Он будто опустел, выцвел, грустно замолчал.