– Очень больно? – всхлипывала она, аккуратно поглаживая Сашу по забинтованной руке. Родители держались получше, но было видно, что и они ужасно переживают за старшую дочь.

– Нет, не больно, только чешется, – ответила Саша. – Я теперь красотка, да? – пошутила она, в очередной раз порадовавшись, что ей хватило ума не делиться с родителями информацией о насилии.

– Врачи сказали, все пройдет, никаких следов не останется, – подбодрила ее мама, стоя с другой стороны от ее кровати.

– Что тебе принести, Шурик? – спросил ее папа. Он держался лучше всех.

– У врача спрашивай, меня тут сутки не кормили, пока меня тошнило и штормило, – хмыкнула она. – Я, правда, в норме. Представьте, если бы зеркало упало на кого-то из мелких. Меня бы точно посадили.

– Лучше бы оно вообще ни на кого не падало, Шурик, – покачал головой папа, мягко сжав ее руку. – Ладно, ты отдыхай, а мы поговорим с врачом, и вечерком я приеду, привезу тебе вкусняшек.

– Не переживайте, я относительно в порядке. У меня довольно крепкая черепушка, как оказалось, – заверила их Саша.

– И то хорошо! – Людмила Львовна наклонилась и поцеловала ее в лоб над повязкой. – Отдыхай, доченька. Вечером спишемся или созвонимся. Я не смогу с папой приехать.

– Не страшно, мам. Я уже взрослая, в конце концов. Мне просто скучно, потому что ничего нельзя, ни читать, ни смотреть. Только спать остается, – ответила Саша.

– Послушай аудиокниги или подкасты, – посоветовал Виктор Петрович, который был довольно прошаренным в этих вопросах. Они попрощались с дочерью и оставили ее отдыхать. Вечером папа заехал и привез ей несколько контейнеров, в том числе и со сладостями.

Вставать Саше было не запрещено, но она радовалась, что в душевой зеркало небольшое – смотреть на себя пока не хотелось.

Ее продержали в больнице три дня и выписали, порекомендовав отдыхать и больше лежать, а главное, не напрягать глаза. Выполнить это было трудно, но Саша пообещала и уехала из больницы на такси, все равно никто в будний день ее встретить не мог.

Разумеется, Лариса практически потребовала, чтобы Саша даже не думала возвращаться к занятиям, пока не восстановится. Конечно, ее не особо радовала перспектива остаться без заработка недели на две, но Ленины родители и правда более чем щедро оплатили внеплановую подработку, моральный ущерб, так сказать, да и лекарства.

Итак, Саша тупила у себя в квартире и ощущала себя дурой. У нее даже складывалось ощущение, что ее кто-то проклял. Раньше с ней таких ситуаций просто не происходило. У нее все было хорошо на работе, у нее было какое-то понимание, чего она хочет. А последние четыре месяца все шло под откос, то быстрее, то медленнее, и Саша просто не успевала что-то исправить, поскольку не знала, за что хвататься.

Как бы она ни держала лицо перед родными и знакомыми, ей почти всегда было грустно. И еще чаще она была ужасно, бесконечно злой. Причем ей было сложно сказать, злилась она на себя или на других. Наверное, на саму жизнь в принципе.

Первым желанием после больницы было хорошенько помыться, благо, ранки на руках затянулись, только один порез у брови был поглубже остальных, и его врач советовал пока не мочить, так что Саша заклеила его водостойким пластырем.

Забравшись под душ, Саша дала воде унести больничный запах и хоть какую-то часть хандры, а выбравшись, решила, наконец, рассмотреть себя толком впервые после этих дней в больнице.

Зеркало в ванной было запотевшим, и она, распахнув дверь для вентиляции, стала вытирать его, ничего хорошего от своего отражения не ожидая.