Заявлять о своей породистости, доказывать благородство происхождения и чистоту линии здесь не требовалось – это ощущалось буквально во всем. Так бывает с костюмами, скроенными настоящими портными. Рука мастера – давно умершего, непризнанного, позабытого – ощущалась во всем. Сомневаться в правоте такого заключения не приходилось – будь иначе, приложи руку к созданию виллы кто-то из прославленных архитекторов того времени, факт этот непременно сохранился бы в исторических хрониках. Пока же, занимаясь предварительным исследованием, Адам так и не обнаружил нигде упоминаний о вилле Доччи.

Обогнув бьющий посреди двора родник, он поднялся по трем передним ступенькам. На каменной табличке, вделанной в стену над самой дверью, был изображен стоящий на задних лапах медведь, главная деталь герба Доччи. Адам потянул за металлическую ручку.

Должно быть, за ним наблюдали изнутри и ждали только, когда он подойдет поближе, потому что дверь открылась почти в тот же миг. За дверью стояла невысокая, плотная женщина в белой блузке и черной юбке. Темные ее глаза поймали взгляд гостя и крепко его ухватили.

– Доброе утро, – сказал он по-итальянски.

– Добрый день.

– Я – Адам Стрикленд.

– Вы опоздали.

– Да. Извините.

Женщина отступила в сторонку, чтобы он прошел. Все это время она не спускала с него внимательного, оценивающего взгляда, словно он был скакуном, а она прикидывала, стоит ли поставить на него в следующем заезде (в конце концов у него осталось впечатление, что за кошельком ее рука, скорее всего, не потянется).

– Синьора Доччи желает вас видеть.

В конце длинного фойе обнаружилась ведущая наверх каменная лестница. Женщина в белой блузке направилась к ступенькам слева. Адам последовал за ней.

– Можно стакан воды? Пожалуйста.

– Воды? Да, конечно. – Она свернула в коридор за лестницей. – Подождите здесь.

Он не возражал. По крайней мере, появилась возможность оглядеться. Подозрения насчет того, что неброская элегантность интерьера есть всего лишь случайность, стечение удачных совпадений, рассеялись сразу же. Та же рука, расчетливая и сдержанная, ощущалась в пропорциях гостиной, занимавшей центральную секцию первого этажа и выходившей на террасу с балюстрадами. Примыкавшие к ней комнаты соединялись идеально выровненными дверными пролетами, создававшими ощущение перспективы и позволявшими видеть виллу как бы насквозь, из одного конца в другой.

Звук приближающихся шагов заставил отступить – не хватало только, чтобы она – служанка, домоправительница или кто там еще – подумала, будто он что – то вынюхивает.

Синьора Доччи полусидела на большой кровати из темного дерева, опираясь спиной на гору подушек и держа перед собой книгу. Когда они вошли, она слегка повернула голову к двери и посмотрела на них поверх очков.

– Адам. – Синьора Доччи широко улыбнулась.

– Здравствуйте.

– Grazie[2], Мария.

Мария молча кивнула, повернулась и, выйдя в коридор, закрыла за собой дверь.

Синьора Доччи жестом предложила Адаму подойти ближе.

– Пожалуйста, это не заразно – всего лишь старость. – Она отложила книгу и снова улыбнулась. – Хотя, может быть, и заразно.

Свободные, непослушные, ее волосы скатывались на плечи серебристой волной. Для женщины столь почтенного возраста они казались слишком густыми, слишком длинными. Паутинка тонких морщинок напоминала наброшенную налицо вуаль, но плоть, надежно державшаяся на крупных, отчетливо проступающих костях, оставалась твердой. Глаза у нее были темные и широко расставленные.

Адам протянул руку:

– Рад с вами познакомиться.