– Мара, это ты? Это я, Тая. Открой, пожалуйста, выпусти меня.

Перезвон ключей затих, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щелку Тая увидела худое лицо Мары.

– Тая? – в голосе кухарки сквозило недоверие. – Это точно ты, девочка?

– Я, это я, открывай, – девушка повернулась так, чтобы ее лицо было видно в щель.

Но кухарка не успокаивалась:

– Ты что здесь делаешь? Да еще ночью? – взгляд старой женщины скользнул вниз, туда, где у ног Таи вертелся Альба. – Да, еще и с этой псиной?

– Я все объясню, Мара, только выпусти меня, – Тая просительно сложила ладошки и захлопала ресницами.

Увы, ее чарующий карий взгляд безотказно действовал только на мужчин, а кухарка лишь сердито нахмурилась и, чуть приоткрыв дверь, сама скользнула внутрь, не выпуская Таю.

– Что это ты тут удумала? – Мара уперла руки в бока, строго глядя на набитую снедью Таину сумку. – Куда собралась?

– Я… – Тая разом растеряла всю свою сообразительность, понимая, что вранье – это еще хуже, чем воровство. И потому выдала все, как на духу, – Мара, милая, я ухожу, хочу найти отца ребенка, – с этими словами она положила руку на живот, словно придавая весомости своим словам.

– Совсем разум потеряла? – кухарка лишь всплеснула руками. – И куда ты пойдешь? В тягости? Одна-одинешенька?

– Со мной Альба пойдет, – Тая протянула руку, и белый волчонок тут же ткнулся мокрым носом в ее ладонь. – Он меня защитит и дорогу укажет. У него знаешь, какой нюх?

– От кого тебя этот задохлик защитит? – кухарка не сдавалась, а волчонок в ответ на оскорбление тихонько зарычал, чуть обнажив мелкие пока еще зубки. – От зайца разве что.

– Марушка, миленькая, только не говори Нирине, прошу тебя, – Тая прильнула к кухарке, заглядывая в глаза. – Она меня запрет до самых родов, а мне, правда, очень-очень надо его найти. Ну, как же ребенку без отца расти?

– Как-как? Как все растут, – кухарка поджала губы. – Не ты первая, не ты последняя, кого мужик обрюхатил и бросил. Это не повод бежать за ним очертя голову. Сама сгинешь и дитё погубишь.

– Не говори так о нем, – Тая отстранилась, чувствуя, как глаза защипало от предательских слез. – Дар Винд не такой. Он ведь даже не знал…

– Не знал, что от постельных утех бывают дети? – Мара, видя Таины слезы, смягчилась, – Ну, ладно, не плачь. Иди сюда, дай обниму тебя.

Кухарка ласково прижала к себе Таю, погладила по спине.

– Любишь его, что ли? – спросила с каким-то недоверием, словно не думала, что такое вообще бывает.

Тая лишь молча кивнула, не вырываясь из объятий.

– Я тоже любила одного… Давно это было. Девчонкой совсем была, почти как ты сейчас, даже еще младше, – неожиданно Мара принялась откровенничать. – Да, только он не глядел на меня совсем, имени моего не знал. Он в нашу лавку каждый день за свежим хлебом приходил, а я все любовалась на него да мечтала… Потом меня родители в Илларх на обучение отправили. А год спустя матушка умерла от морового поветрия. И следом за нею отец. А я милостью Нирины осталась в пансионе насовсем. Приютила меня мать-настоятельница, как тебя вот также. Кухарить оставила, у меня только к тому талант и был. Поплакала я в подушку о маменьке с папенькой, да и забыла их. И любовь свою единственную тоже забыла…

Тая шмыгнула носом, отстранилась и удивленно посмотрела на кухарку:

– Это сколько же Нирине должно быть лет? Если она уже тогда настоятельницей была…

– И-и-и… девочка, – Мара развеселилась. – Многого ты про нашу матушку не знаешь.

– А ты знаешь? – девушка недоверчиво покосилась на пожилую сестру.

– И я не знаю, – та простодушно улыбнулась. – Не знаю и знать не хочу. Меньше знаешь, крепче спишь, не зря в народе так говорят.