Джулиана вскинула голову, словно обдумывала не только предложение кузена, но и возможность побега. Наконец она согласно кивнула:

– Два месяца. Ни днем больше.

– Наверху вы можете выбрать спальню по своему вкусу, сестричка.

Джулиана низко поклонилась.

– Grazie[3], милорд.

Она уже повернулась к выходу, когда Ник спросил, не в силах больше сдерживать свое любопытство.

– Сколько вам лет?

– Двадцать.

Ник коротко взглянул на брата и продолжил:

– Мы должны представить вас лондонскому обществу.

– Полагаю, в этом нет никакой необходимости, поскольку я пробуду здесь всего восемь недель.

Она с явным нажимом произнесла последние слова.

– Мы обсудим это позже, когда вы устроитесь. – Коротким поклоном Ралстон дал понять, что разговор окончен, распахнул дверь кабинета и позвал дворецкого. – Дженкинс, пожалуйста, проводи мисс Джулиану наверх и пришли кого-нибудь помочь ее горничной распаковать вещи. – Он повернулся к Джулиане. – У вас ведь есть горничная, не так ли?

– Да, – ответила она, и на ее губах появилась улыбка. – Может, мне стоит напомнить вам, что это римляне принесли цивилизацию в вашу страну?

Ралстон поднял брови.

– А вы, оказывается, с характером.

Джулиана ангельски улыбнулась:

– Я согласилась остаться, милорд, но не обещала хранить молчание.

Маркиз вновь повернулся к Дженкинсу.

– С этого дня мисс Джулиана будет жить в нашем доме.

Джулиана покачала головой, смело встретив взгляд брата.

– Два месяца.

Ралстон кивнул и исправился:

– Она два месяца будет жить в нашем доме.

Дворецкий невозмутимо выслушал довольно странное распоряжение, произнес: «Да, милорд», – и повел Джулиану в ее комнату, попутно приказав лакеям, отнести сундуки Джулианы наверх.

Уверенный в том, что все его распоряжения будут должным образом выполнены, Ралстон закрыл дверь в кабинет и повернулся к Нику, который с ленивой усмешкой на губах стоял, прислонившись спиной к книжному шкафу.

– А ты молодец, братец, – произнес Ник. – Но если свет узнает, что тебе присуще столь гипертрофированное чувство фамильного долга… твоя репутация падшего ангела будет уничтожена.

– Ты меня очень обяжешь, если замолчишь.

– В самом деле, это так трогательно – демон, поверженный ребенком.

Ралстон молча пересек комнату и сел за большой письменный стол.

– Разве тебя не дожидается статуя, которую необходимо почистить? Пожилая мраморная дама из Бата, которую срочно необходимо идентифицировать?

Ник сел в кресло и закинул ногу на ногу, демонстрируя сияющие гессенские сапоги и явно не собираясь заглатывать наживку.

– Вообще-то дожидается. Однако ей вместе с легионом моих поклонников придется подождать. Я предпочел бы провести этот день с тобой.

– Не стоит идти на такие жертвы ради меня.

Ник стал серьезным.

– И что же случится за эти два месяца? А если она все-таки решит уехать, а ты не сможешь ей этого позволить? – Ралстон не ответил, и Ник продолжал гнуть свою линию: – Ей пришлось нелегко. Ее бросила мать, когда она была еще совсем ребенком… а потом она потеряла и отца.

– Ее обстоятельства ничем не отличаются от наших. – Ралстон притворился, что тема разговора ему совершенно неинтересна, и сделал вид, будто внимательно просматривает корреспонденцию. – Должен тебе напомнить, что вместе с матерью мы потеряли и своего отца.

Ник не отвел взгляда.

– Мы были друг у друга, Гейбриел. У нее же нет никого. Нам с тобой лучше, чем кому-либо, известно, каково это – быть всеми покинутым, всеми, кого ты когда-либо любил.

В глазах брата Ралстон заметил грусть воспоминаний об их детстве. Близнецы вместе пережили бегство своей матери и отчаяние отца. Их детство не было радостным, но Ник говорил правду – они всегда держались вместе.