— Да-да, — заметил Питерский, что я смотрю на него, и поднял голову. Мы встретились глазами. — Косяк, Романова! Просто косячище! Я-то знаю, что алгебра — твоё слабое место. Или ты считала, что идеальна во всём?

— Я никогда не считала себя идеальной. В чём-либо, — ответила я, вызвав его недоуменный взгляд, словно, по его мнению, я всегда считала себя богиней. — Но где ошибка-то?

Я в панике искала её по огромному уравнению, но не находила.

— Не скажу, — усмехнулся этот гад. — Ищи.

— Ром…

— Не скажу, — покачал он головой. — Вот как “лебедя” поймаешь по этой работе, так и узнаешь, где ошибка.

Тетради после выполнения задания велено сдать — Алла Дмитриевна хочет проверить, насколько мы “отупели” за лето. А значит, за эту работу будет выставляться оценка. И если я допустила ошибку, то получу низкий балл.

Я искала её ещё какое-то время, а потом подняла глаза на Питерского.

Гад, знает ведь, где ошибка, и не говорит!

Он снова увидел, что я сверлю его взглядом, мягко рассмеялся и отвернулся от меня. Тогда я попыталась сделать то, чего раньше никогда не делала — заглянуть в его тетрадь. Уравнения одинаковые для всех, я сравню наши работы и пойму, где ошибка. Но только Питерский заметил, что я смотрю в его тетрадь, тут же закрыл её и положил сверху свою мощную лапу орангутана.

— Списываем? — изогнул он одну бровь.

— Кто? Я?! — возмутилась я, при этом красноречиво краснея.

Блин, да, чёрт возьми! Я хотела списать. У Питерского! Ужас какой… Он только сел за мою парту, а я уже таких дел наворотила…

— У придурка Питерского списываем? И не стыдно, Романова?

— Это я списываю?!

— Нет, я, — ядовито оскалился Рома. — А говорила, что не дура…

Поджала недовольно губы. Мне нельзя его обзывать, а вот он меня — пожалуйста! И попробуй скажи ему что в ответ… Сразу — “три шкуры спущу”.

— Ещё раз глянешь в мою тетрадь — Алле настучу, — улыбнулся довольный собой Роман, а мне захотелось тронуть его ровный белый зубной состав углом учебника… — Сама ищи, зубрилка. Ты ж самая умная, а ошибки детские делаешь…

Из-за чувства унижения жгло глаза от слёз. Но я не буду плакать из-за него и при нем. Собрала свою волю в кулак и ещё раз сосредоточилась на уравнении, только ни к чему это не привело — ошибку я так и не нашла и сдала тетрадь как есть. Оставшееся время от обоих уроков провела в подавленном состоянии. Даже присутствие Романа так уже не волновало, как маячившая “пара” по алгебре…

А нет, все ещё волновало его присутствие. А точнее — бесило, особенно когда он вот так нагло забрал мой учебник и положил его ближе к себе с другой стороны парты.

— Эй! Куда? — возмутилась я. — Это мой учебник.

— Нельзя быть такой жадной, Романова.

Он оставил его лежать так, что мне и не видно было ничего за его лапами, и забрать бы учебник обратно не вышло.

— А мне как работать? — спросила я.

— А меня волнует? — ответил вопросом на вопрос он. — И кстати, таскать учебники — будет твоя обязанность.

— Чего?! Почему это я должна их носить для тебя? — округлила я глаза.

— Тебе ручки надо качать, Рыжая. Очень слабые они у тебя…

— Ты офигел, Питерский? — возмущалась я всё громче, уже привлекая внимание Аллы. — Это МОЙ учебник! Немедленно отдай!

Я потянулась за ним, но этот орангутан не дал мне даже дотянуться до него, перехватив мои руки и сжав мои запястья своими лапами.

— Так, что происходит? — повернулась к нам Алла, которая до этого писала что-то на доске. — Отпустите Романову сейчас же!

— Она у меня отбирает учебник, — заявил Роман.

— Он мой!

— Она врёт.

— Не вру, я его принесла!