Маня, дрожа, опускается на кровать. Хочет взобраться выше, однако Брага не дает. Резко дергает головой, опускается перед ней на колени и, демонстративно глядя в глаза, не спеша закидывает на плечо сначала одну ее ногу, а потом и другую. Он же не собирается делать ей…

– Аа-ах.

Черт! Именно это он и задумал. Маня, не ожидавшая от него ничего подобного, выгибается. От места, где его язык касается ее воспаленной кожи, начинают расходиться по телу волны болезненного, невыносимого… не удовольствия, нет. Чего-то гораздо большего. Необъяснимого. Сокрушающего. Ей кажется, что она умрет, если он продолжит. И если остановится, она тоже умрет. Маня приподнимается на одном локте, второй рукой зарывается в густые волосы у него на макушке, фиксируя так плотно, насколько ей хватает сил. Брагина это смешит. Посмеиваясь, он обдает ее горячим дыханием и, не отрываясь от захватывающего процесса, посасывая ее и покусывая, поднимает на Марфу взгляд. И все время до тех пор, пока Маня не забивается в самом мощном, самом сокрушительном и необратимом оргазме в своей жизни, он пожирает ее эмоции, ее вздохи, всхлипы, бессвязный шепот. В какой-то момент понимает, что вот так ртом ей мало. Колеблется. Но все же решается и таки погружает в нее сначала один палец, потом, по мере ее отлета – второй. И третий, когда Маню все-таки выгибает оргазмом. И это больно, наверное, так же, как и приятно. Другое дело, что в этой лютой агонии одного от другого не отличить.

– Вот так, моя Манюнечка. Вот так, моя сладкая девочка. Правда хорошо? Не соврал?

– Нет… – на губах Мани расплывается едва заметная улыбка Мадонны.

– Со временем ты и к нему привыкнешь, – кладет ладошку себе на член. – Обещаю.

Вопрос, есть ли у них это время, Маня озвучить не решается. Она вообще не хочет думать о том, что будет делать, когда ему надоест.