Воздух вокруг словно сгущается, становится тяжело дышать. Мысли скачут, не давая сосредоточиться. Я не знаю, что сказать или сделать. Марк стоит слишком близко, и каждый его взгляд ощущается, как давление на грудь.

– Там моя мама… она больна, – выдыхаю я, сдаваясь окончательно. – Ей нужны лекарства. Денег не было… Вот и пришлось… пришлось воровать.

Слова с трудом выдавливаются из меня, словно царапая горло и оставляя за собой пустоту и стыд. Никогда я так не унижалась. Но есть ли у меня другой выход?

Марк кивает, внимательно наблюдая за моим лицом, словно пытается понять вру я или говорю правду. Его глаза чуть прищурены, но лицо остается непроницаемым, холодным и сосредоточенным. А затем отстраняется и решительно входит в дверь, куда пускать его я не собиралась.

Его взгляд бегло проходится по убогой обстановке в комнате и останавливается на диване, где лежит моя мама.

– Что с ней? – говорит жестко и требовательно, словно это не вопрос, а приказ.

– Я не знаю… – тихо отвечаю я, избегая его взгляда. – Медсестра, которая приходит делать уколы, сказала, что нужны антибиотики. Дорогие очень. А еще нужен покой и нормальные условия, а мы здесь… – я замолкаю, чувствуя, как слезы опять подступают к глазам.

Нет, пожалуйста, только не плакать. Только не при нем!

Марк выпрямляется, его лицо становится еще жестче. Он спокойно, без спешки, достает телефон, как будто это заранее продуманная часть его плана и медленно отходит к окну. Совершенно не стесняясь распахивает створку, впуская в комнату холодный воздух и подносит телефон к уху.

– Эмма Эдуардовна? – голос Марка становится мягче. Достает сигареты, бросает на меня взгляд и, не дожидаясь ответа, убирает пачку обратно в карман. – Рад, что узнала. Можешь говорить? Это срочно…

Я стою, как гвоздями прибитая. Не знаю, как реагировать. Не могу ни пошевелиться, ни сказать хоть что-то. Все мое красноречие испарилось куда-то. А может я просто устала от всего этого, что нет никаких сил, чтобы спорить с этой каменной глыбой.

– Для тебя я всегда найду пару минут, – говорит Эмма, но ее голосе слышится легкая усталость.

Надо переходить сразу к делу. Мы знакомы давно, и ее профессионализм всегда внушал мне уважение. На этот раз мне нужна ее помощь.

– Нужна срочная госпитализация. Женщина в плохом состоянии. Кашель, возможно, температура. Скорая и место в вашей клинике, – говорю коротко, не тратя времени на детали.

Взгляд скользит на Павлу, которая сейчас стоит передо мной, напряженная, как пружина. Как она вообще все это вывозит в свои годы? Девчонке всего лет двадцать, а на ее плечах уже такое бремя. Больная мать, долги, жизнь, которая давит со всех сторон. Меня поражает, что она еще держится. Но видно, что на грани.

– Ты знаешь правила, Марк, – Эмма сразу меняется в тоне. – Такие пациенты только через инфекционный бокс. Может быть что угодно, даже туберкулез.

Я и не требую ничего невозможного. Это разумно. Никто не собирается рисковать здоровьем других пациентов.

– Да, я понимаю. Инфекционный бокс устроит. Главное возьми состояние женщины под личный контроль.

– Хорошо. Скидывай адрес. Я пришлю скорую, – соглашается Эмма. – Документы не забудь.

– Спасибо. Буду должен.

Я сбрасываю звонок и быстро пишу адрес в сообщении. Поднимаю глаза на Павлу и пытаюсь понять, о чем она сейчас думает. Но отчего-то не получается. На ее лице столько разных эмоций, что я, неожиданно для себя, упираюсь в тупик.

– Собирайся, – говорю спокойно, но твердо. – Мы едем в больницу. И документы матери захвати.