- Стараюсь. А ты как?
- Нормально. Живу, работаю. За котом вот слежу… Там еще нельзя достать мою одежду? - Общаться с Тихоном было круто. Просто потому, что я уже и не мечтала когда-нибудь его увидеть, а тут нежданно счастье привалило. Но… мы в ответе за тех, кого приручили. И беспокойство за кота все сильнее терзало душу.
- Эль… - Он очень редко называл меня по имени. Только в особенных случаях. Внутри что-то дрогнуло, затрепетало. - Мы с тобой столько лет не виделись. А ты уже торопишься?
- Что-то мне не кажется, что ты меня сильно искал. Удивительно, что вообще признался. - Память о его предательстве, пусть и жизненно необходимом тогда, жила во мне всегда. Тихон был самой горькой из моих потерь, самой незабываемой. И простить его вот так, просто за то, что опять появился — было за гранью моих возможностей.
- Ты знаешь, почему так вышло. - Говорил как будто уверенно, а глаза в пол. И желваки на скулах заходили.
- Знаю. Но потом ты бы мог хотя бы попробовать…
- Не мог. И сейчас не очень хорошо, что мы пересеклись. Но уж раз встретились — надо бы порадоваться. Или нет?
- Я не знаю, Тиш. Все слишком сложно и неожиданно. В голове сумбур. - Боль в губе отрезвила. Слишком сильно прикусила от волнения. Но расплакаться хотелось все равно.
- Малая, ты не поверишь, как я тосковал по тебе! Вот, последним гадом буду, если совру. Каждый день вспоминал!
Он смотрел мне в глаза. И я смотрела. Хотелось верить. Но почему-то вспомнилось про подарок — пижаму, на меня надетую. Такие вещи друзья не дарят, только женщины.
- Я тоже. Вспоминала.
Я в принципе с этой памятью засыпала и вставала утром. Каждый гребаный день, которые можно уже было считать тысячами с момента, когда мы виделись в последний раз. Мне помнить больше было не о ком, кроме этого единственного близкого человека!
- И на том спасибо. Есть хочешь?
- Нет. - Да, желудок уже болел, напоминая о себе спазмами. Но сейчас кусок бы в горло не полез.
- Ага. Как обычно. Ты так и не научилась думать о себе?
- Не у кого было.
- Стиралка сейчас закончит режим. Пока ждем, попьешь чаю хотя бы. Или чего покрепче налить?
- Можно чаю покрепче. Больше я ничего не употребляю.
- А я бы с удовольствием накатил… Но тебе же ехать надо… Кота кормить…
- Да.
Я смотрела на то, как он хозяйничает на кухне. Взрослый, красивый, ловкий мужчина. Все движения четкие, выверенные, ни одного лишнего. Пару раз чертыхнулся, когда сахар просыпался мимо. Колбасу на бутерброды пластал огромными кусищами. Мне как-то объясняли, что так не режут, что это некрасиво и неприлично, что кусочки должны быть почти прозрачными… Я тогда с трудом не рассмеялась: люди, похоже, никогда от хлеба шматы не отламывали, не пихали их в рот, не глотали, забывая жевать…
Тихон сейчас пытался казаться приличным, но вот эти его бутерброды мне о многом сказали. Не до конца все забыл, не все выветрилось. Как бы хорошо он сейчас ни жил.
- Лопай, малая. Я уже перекусил, пока ты плескалась. Пойду пока, тачку организую для доставки. Моя теперь надолго на прикол встала…
Как ни странно, все, что было положено на тарелку, я с удовольствием проглотила. Успела налить себе еще чая, надеясь, что мне не прилетит за такую смелость.
- Держи одежду свою. Все сухое. Можешь переодеваться. И поедем, скоро машину подгонят. - Он вернулся со свертком моих вещей, сам уже переодетый снова. - Или передумала, останешься? У меня есть комната отдельная, там ляжешь?
- Нет. Мне нужно…
- Ну, что ж… Собирайся тогда.
- Тиш… - Сначала позвала, а потом пожалела об этом. Но уже было поздно. Стыдно до боли, но не для себя же.