- Трахаюсь я здесь. В основном. Но сегодня вот, выпить собираюсь… Раз уж до бара так и не доехал.

Он говорил тоже с какой-то злостью, и я не поняла, что заставило профессора выйти из себя. Но, чувствуя агрессию от мужчины, послушно уселась на кухонный табурет, на всякий случай скрестив руки на груди.

- Устинова, вот хреновая из тебя жена, сразу видно, - спустя двадцать минцт произнес Разумовский, усаживаясь рядом, - правильно делаешь, что разводишься.

- Это почему хреновая?!

- Так гость пришел, и смотри, все сам, - он указал на стол, полный закуски, и двух стаканов на нем, - купил, принес, нарезал. Ну как так-то?!

- Я вас не приглашала! – рявкнула, чуть не задохнувшись от возмущения.

- Ага, именно это ты сделала своим «Все прекрасно!», - передразнил меня мужчина.

Он налил что-то пахучее в стаканы, и со вздохом протянул один мне.

- Пей.

- Я не пью.

Скептический взгляд с идеально выгнутой бровью заставил меня покраснеть.

- Тот раз был исключением!

- Значит, сделай еще одно. Потому что я вижу, что тебе надо выпить.

Я сморщилась, отвернувшись. Не стану пить. Мне того раза за глаза хватило, а тут еще…

- Устинова, твою мать, ну за что ты мне свалилось на голову?!

Он с силой развернул меня к себе, делая большой глоток алкоголя, проглатывая, а затем с силой целуя мой сопротивляющийся рот. Я взбрыкнула, подскочила, попробовала ногтями вцепиться ему в лицо – бесполезно. Мои руки крепко держали, целуя отвратительной горечью спиртного.

Спустя пару минут я перестала брыкаться, начиная чувствовать, с какой рваной страстью целуют меня профессорские губы. Он тоже, казалось, чувствовал злость и обиду, и поэтому его губы двигались очень правильно, не лаская и нежничая, и именно терзая, заставляя следовать за ним.

- Успокоилась? – оторвался, наконец, от меня Разумовский, и вновь пододвинул стакан, - пей, я сказал.

Я взяла в руки злосчастную тару, и послушно отпила глоток. Мне в руки тут же сунули бутерброд с красной рыбой, и тут я спорить не стала. Закусывать надо – это правило было мной разучено с прошлой пьянки.

- Артемий Андреевич, - мы уже минут десять молча сидели, и мужчина даже не смотрел в мою сторону.

- Что, Устинова? – безучастно спросил он.

- Что мы пьем?

Он хохотнул, и плеснул себе еще.

- Мартини. Не знал, что взять, и схватил эту дрянь.

Он покачал головой, будто удивляясь сам себе, и снова сделал глоток.

- Устинова, ты громко дышишь. Спрашивай.

Я обиделась, но тут же забыла, на что.

- Почему вы здесь, профессор?

Он со стуком опустил стакан, а затем взял меня рукой за подбородок. Повертел в разные стороны, разглядывая, и я знала, что следы моих слез сохранились. Из-за тонкой кожи красные глаза и нос еще долго были на виду, и Разумовский прекрасно видел их.

- Вот поэтому, - вздыхая, опустил мою голову профессор, и отвернулся к окну.

Я не знала, что говорить дальше, и размышляла над его словами. Что он имел в виду? Его трогают мои слезы? Почему? Черт, это неправильно, так быть не должно…

Звонок в дверь заставила меня вздрогнуть уже по-настоящему, а профессор обернулся, недоуменно глядя в прихожую.

- Ты кого-то ждешь?

Я отрицательно помотала головой. Вскочила, и бросилась к двери, заглядывая в глазок.

Я почувствовала, что ноги перестают держать тело, а лицо стремительно бледнеет.

На пороге, отвернувшись в сторону от глазка, стоял Саша.