- Боже, как же ты пахнешь! – почти застонал я.

- Ты совсем страх потерял, Гордеев? – резко развернулась и отскочила от меня королевишна моего сердца.

- И стыд?

- И стыд! – шипит, словно кобра.

- Сомнительно, что можно потерять то, чего у меня отродясь никогда не было, - прикусываю нижнюю губу, дурея от ее близости.

- Оно и видно. Я пожалуюсь на тебя!

- Папе? – смеюсь я и подаюсь ближе, сокращая расстояние, между нами, до минимума.

- И директору тоже! Пусть все узнают, что ты меня…меня…

- Что? Я тебя зажимаю по углам?

- Да!

- Потому что хочу пригласить на свидание? – наклоняюсь и томно шепчу в ее ухо, сходя с ума от ее запаха.

- Да! – упирает руки мне в грудь. М-м, как хорошо!

- А еще пишу тебе непристойные сообщения?

- Да! – тяжело дышит, грудь ходит ходуном. Хорошая…

- Потому что я на тебе помешался?

- Да! – а потом зависает, - Что?

Шаг от меня назад. А меня ведет вслед за ней. Попалась.

- Иди сюда, Ябеда.

- За…зачем? – дрожит ее голос.

- Чтобы действительно было на что жаловаться, - мои губы расползаются в дьявольской улыбке, а потом…

А потом нам помешала Марина Альбертовна! Так, что я там говорил, про обожание? Забудьте, я забираю свои слова обратно! Ну что за мир, уже девчонку любимую потискать не дают…

Только вот за это все мне пришлось здорово поплатиться. Занятия закончились и в пустой раздевалке позади меня хлопнула дверь, а потом и замок провернулся слишком громко в наступившей тишине. И не было слов, только метнувшиеся в мою сторону три тела: Седых, Тимашов и Шумов.

И я не дрищ, да и драться привыкший, поэтому, пока меня не умотали, успел смачно проехаться по самодовольной блондинистой роже.

- Тварь! Держите его! – заорал он своим шавкам.

Конечно, я сопротивлялся, правда, что я один мог противопоставить против троих? Но я не сломался и пощады не просил, даже когда Седых вопил как резанный:

- Проси прощения, шваль недобитая! Проси! И обещай, что свои поганые культяпки ты будешь держать от Арины подальше! – но в ответ только удар головой точно в цель по его аристократическому носу. Хлынула кровь, а я только надеялся, что что-нибудь там ему хорошенечко сломал.

Что было дальше мне не хочется вспоминать. Но да, я бы вытерпел это снова, чтобы показать – я не сдамся. Никогда! И плевать, что там об этом думают эти три долбанных мажора.

- Арина моя! Моя! И ты, нищеброд несчастный, не смеешь даже пальцем к ней прикасаться! Думаешь я не видел, как ты ее лапал на химии? Видел, мразь! И вот тебе за это!

Били виртуозно, чтобы не осталось синяков, но, в порыве, ярости, Седых все-таки не сдержался и саданул мне пару раз по морде. Когда они ушли, я еще долго сидел на скамейке и пытался отдышаться, а потом и просто встать на ноги. Когда получилось, натянул капюшон ниже глаз и, хромая, пошел до метро. Ныло все тело, во рту собралась кровь, еще немного сочилась из рассеченной брови. Работу пришлось отменить. Какая мне доставка? Я ходить еле мог.

И да, уже на следующий день мы оба, я и Седых, сидели у Сталина. Оказывается, я все-таки сломал однокласснику нос, да и сам, чего уж говорить, выглядел как Рокки Бальбоа. Дирик не тупой, сложил дважды два, да и камеры, скорее всего просмотрели.

Вызвали родителей. Вместо моего папаши явился Толмацкий.

- Причина? - только и спросил у меня мой спонсор, но ответа так и не добился. Ни я, ни Седых, даже слова не сказали. Молчали как партизаны. Не говорить же ему, что это мы его дочь все делим, делим, а поделить так и не можем.

- Я упал, - продавливал я свою неправдоподобную версию.

- Я тоже, - вторил мне Седых.