– Это Есения. Очень-очень талантливая девочка. Если не упустит свой шанс, будет прима-балериной вспоминать вас добрым словом в интервью.

Я пригляделся. Девчонка – мельче других, но дерзкая такая. Уже в пять гребаных лет вся из себя, ага… И ведь это было не нарочито, не спецом вовсе. Просто так бывает. Этого не воспитать, с этим женщина может только родиться. Глядел на нее, и улыбаться хотелось. Смешная такая мелюзга. Но как по-царски держалась! Уже тогда было видно, что вырастет она мужикам на погибель. Я только не догадывался, что меня это тоже коснется. Она была просто ребенком, о котором я вспоминал, лишь когда нас приглашали на ежегодные отчетные концерты. Бабла-то я на обустройство студии не пожалел. И это, кстати, правда что-то изменило в отношении ко мне со стороны местной публики. Я и сам не понял, в какой момент наши аборигены потянулись ко мне со всеми своими проблемами. Опомнился лет через десять, когда на мне весь край уже висел… И почему-то мне это было не в западло. Потому как денег зарабатывал уже запредельно много. Надо же было их куда-то девать. Да с пользой, а не на загулы и девок. Ну, и приятно было, чего скрывать – ездить по дорогам, которые сам построил, обходить предприятия, где организовал тысячи рабочих мест, объезжать заповедники, где не без моей помощи с успехом спасали краснокнижные виды… Меня уважали. И я сам себя уважал. До поры до времени.

А потом в крае (опять же не без моей помощи) построили театр – филиал столичного. И были гастроли. Дана Родионовна, с которой я все это время поддерживал отношения, прислала мне пригласительные.

– Это Сенечка организовала. Помните? Вы ей место в академии балета оплатили.

– Беленькая такая? Крутит эти, как его…

– Фуэте, – закатила глаза Романова. – Да, она. Ее же в театр пригласили.

– Прима-балериной?

– Ну что вы, Артур Станиславович! – Ага, я как подниматься начал, так меня сразу по имени-отчеству стали звать. Солидно. – Сразу после академии – дай бог, в кордебалет возьмут. Правда, Сенечке сразу выделили педагога – это дорогого стоит. А теперь она уже только сольные партии танцует. Даже в двойки не ставят. И это в неполные девятнадцать!

Половину из сказанного я, конечно, не понял. Но гордость в голосе Романовой уловил. Значит, все у черноглазой девчонки складывалось как надо. Мои семена и тут давали всходы. Хорошо.

– Так вы пойдете, Артур Станиславович? Такое мероприятие!

– Только если вы составите мне компанию.

– Да это – всегда пожалуйста!

К тому моменту я уже имел самолет. На нем и летели. Работая с документами, я то и дело ловил на себе заинтересованные взгляды Даночки. В конце концов, не выдержал:

– Что?

– Да ничего, Артур Станиславович. Люблю, знаете, когда мои ожидания оправдываются.

Я отложил планшет, сосредотачиваясь на разговоре:

– Вы сейчас про эту девочку? Есению, кажется?

Забыл… Правда забыл уже ее имя.

– Нет. Я про тебя. Хороший из тебя мужик вырос. Правильный.

Конечно, я знал, что обо мне говорят местные, знал, что уважают. Но вот так в глаза… Да, от такой дамы, как Романова, было приятно.

– Спасибо.

– Народ побаивается, что вас от нас заберут в столицу.

– С чего бы это? – удивился я.

– Такие люди там всегда нужнее.

– Да бросьте. Я никуда не собираюсь. Мне и здесь хорошо. Кстати, как насчет шампанского?

– По случаю премьеры? Я только за. Главное, не забыть купить цветы.

Это был первый настоящий спектакль в моей жизни. Вообще первый поход в театр. Уже заматеревший, я, как тогда, в школьном актовом зале, очумело вертел головой… Сидели в одной из лож с довольно неплохим видом на сцену. И, конечно, я не поскупился, когда покупал цветы. В конце концов, выступала землячка! Я с интересом всматривался в толпу балерин в пачках – угадаю, нет, где та девчонка?