Стоило хоть чуть-чуть ослабить внимание, и фантазия подкинула мне новое издевательство, изобразив, как мы со Шрамом моем друг друга под душем. Жемчужные пузырьки пены, жалящие струи воды, бьющие прямо под подтянутому, напряженному прессу буканьера, огромный, подрагивающий от нетерпения поскорее вонзиться в меня член, выглядывающий из завитков темных волос и мужские губы и руки, терзающие в сладкой муке мою грудь… С губ непроизвольно сорвался стон вожделения и…

Я опомнилась от звука собственного стона там же, у пищевого автомата. Стакан, из которого я пила ледяную воду, валялся на полу. Дыхание со свистом и хрипом вырывалось из груди, словно в помещении не хватало кислорода. И мне стало страшно. Никогда ранее со мной такого не было. Никогда я еще не была до такой степени возбуждена. Что со мной случилось? Может, этот извращенец что-то подмешивает в еду? Чтобы его пленницы были посговорчивее. Звучало разумно. И страшно для меня.

Медиком меня можно было назвать разве что с очень, очень большой натяжкой. Я была в гораздо большей степени биологом. И чуть-чуть химиком. А уже потом медиком. Я знала, из чего состоит мое тело. И как протекают в нем те или иные процессы. Иногда даже знала причины возникновения этих процессов. Когда они относились к прогрессу или регрессу тела. А вот возникновение вожделения ранее в сферу моих интересов как-то не попадало. Чтобы избавиться от этой мучительной, унизительной для меня тяги, я поначалу принялась мерно расхаживать по комнате и цитировать законы генетики. Вроде бы помогло. Голова была занята тем, что я приноравливала законы Менделя к шагам: за один проход мне необходимо было процитировать только один закон, торопиться было нельзя.

Генетика не подвела меня и в этот раз. Где-то на законе расщепления признаков я вдруг осознала, что напряжение меня отпустило, а дышать стало легче. Словно в каюте включилась дополнительная вентиляция. К закону чистоты гамет я переходила с широчайшей улыбкой на губах. Все-таки недаром мой преподаватель в Академии говорил, что генетика — единственная наука, которая спасет разумных от вымирания! Он был прав!

Как вошел Шрам, я, увы, не услышала. Наверное, поэтому я позорно споткнулась, потеряла равновесие и полетела носом вперед, когда услышала его вопрос:

— О каких аллелях ты бормочешь?

От шанса разбить себе лицо меня спасли руки пирата. Он как-то очень уж ловко поймал меня в полете и прижал к себе. А я, невольно обхватив его руками за шею, сглотнула, заглянула в сиреневые глаза, и внезапно осознала всю дурость происходящего. Что должен был подумать буканьер, зайдя в помещение и увидев, как я мечусь из угла в угол, бормоча под нос непонятные ему слова? Что его пленница рехнулась?

— Аллели — это различные формы одного и того же гена, — ответила кратко, опасаясь, что если начну разъяснять подробнее, то он точно сочтет меня сумасшедшей. И быстро спросила, отчаянно желая переключить внимание Шрама на что-то другое: — Ты где был?

Прямые черные брови пирата, под углом поднимавшиеся от переносицы к вискам, от удивления изогнулись дугой:

— Вообще-то, работаю, готовлюсь к экспедиции. Но ты мне не пара, чтобы иметь право задавать подобные вопросы, тебе так не кажется?

Осознав, что я ляпнула, покраснела так, что щекам стало больно. И принялась молча выкручиваться из мужских рук. До чего же он меня довел!..

— Ольга? — хмуро позвал Шрам, понаблюдав за моими усилиями и не думая меня отпускать. — Что случилось? Ты какая-то странная. Рассказывай!

И этот невозможный буканьер, не напрягаясь, отнес меня к кровати, усадил на нее и сам сел рядом, всем своим видом демонстрируя, что он внимательно меня слушает.