– Что это она там делает? – Изабель вцепилась в руку Сюзанны и кивнула в сторону камина.

Сюзанна смахнула слезу со щеки и посмотрела на мать.

– В камине заключена магическая сила, – прошептала она наконец. – Эта сила защитит дом. Maman молится ей.

Магическая сила. Чудо. О ней все эти годы говорили, но как-то невнятно, Этьен и Сюзанна ничего не объясняли, а Жана и Анну Изабель спросить не решалась.

– Но что она собой представляет? Что там в камине? – На сей раз Изабель решила докопаться до правды.

– Не знаю. – Сюзанна покачала головой. – Да к тому же и говорить нельзя – сила уйдет. Я и без того слишком много сказала.

– Но почему она молится? Ведь месье Марсель говорит, что в молитве нет никакого чуда.

– Это старше молитвы и старше месье Марселя с его уроками.

– Но не старше Бога. Не старше Святой Девы, – едва слышно проговорила Изабель.

На это Сюзанна не нашла что ответить.

– Если мы уйдем из дому, – заговорила она о другом, – если отправимся с герцогиней, защиты у нас не останется.

– Как же не останется? Нас защитят люди герцогини, их мечи, – возразила Изабель.

– Так ты идешь?

Изабель промолчала. Как убедить Этьена? Камердинер, когда был здесь, и в сторону его не посмотрел. Он знает, что Этьен никуда не уйдет.

Вернулись в дом Этьен с Бертраном, Этьен сел с родителями за стол. Жан посмотрел на Изабель и Сюзанну:

– Отправляйтесь спать. За домом мы приглядим.

Но они не сводили глаз с Бертрана, переминавшегося с ноги на ногу посредине комнаты. Он, в свою очередь, посмотрел на Сюзанну, словно ожидая какого-то знака. Изабель наклонилась к ней.

– Тебя защитит Бог, – прошептала она ей прямо в ухо. – Бог и люди герцогини.

Она села на лавку, поймала взгляд Анны, смело встретила его.

«Все это время, – думала она, – ты попрекала меня моими волосами, а сама молишься своему чуду».

Они с Анной не сводили глаз друг с друга. Анна сдалась первой.

Изабель пропустила кивок Сюзанны, но не то, что за ним последовало. Бертран решительно повернулся к Жану.

– Сюзанна, Дебора и я – все мы уходим в Але вместе с герцогиней де Эгль, – заявил он.

Жан посмотрел на Бертрана.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что, если уйдешь, все теряешь? – спокойно осведомился он.

– Мы все потеряем, если останемся. Сюзанне скоро рожать, далеко ей не уйти. И бегать она не может. С появлением католиков у нее не останется ни единого шанса.

– Ты что же, не веришь в этот дом? В дом, где никогда не умирали дети? Где Турнье благоденствуют уже сто лет?

– Я верю в истину, – ответил Бертран. – И только в нее.

Казалось, эти слова, страсть, которой они дышали, прибавили ему и значительности, и роста. Только сейчас Изабель обнаружила, что на самом деле он выше ее свекра.

– Когда ваша дочь выходила замуж, вы не дали за ней приданого, потому что мы остались жить в вашем доме. Все, о чем я прошу, – одна лошадь. Мне хватит такого приданого.

Жан недоверчиво посмотрел на него:

– Ты хочешь, чтобы я дал тебе лошадь, а ты заберешь мою дочь и внуков?

– Я хочу спасти вашу дочь и внуков.

– Разве не я глава семьи?

– Я признаю только одного главу – Бога. Я должен служить истине, а не вашим чудесам.

Изабель и не предполагала, что Бертран может быть так настойчив. После того как Жан и Анна выбрали его в мужья Сюзанне, он только и знал, что работать не покладая рук. И никогда не перечил Жану.

С его появлением в доме стало спокойнее, Бертран затевал шуточные схватки с Этьеном, учил маленького Жана обстругивать веточки, смешил детей, рассказывая им по вечерам у огня байки про волка и лисицу. К Сюзанне он относился с такой нежностью, что Изабель становилось завидно. Раз или два она видела, как он подавляет гнев; казалось, он скапливался у него где-то в животе, ожидая такого момента, как нынче, чтобы излиться наружу.