– Вы думаете по-английски, а потом переводите свою мысль на французский, слово за словом, – объясняла мадам Сентье. – Но языком так пользоваться нельзя. У него свой великий устав. Главное – вам нужно научиться думать по-французски. Про английский забудьте вообще. Думайте по-французски, и как можно чаще. Не можете думать абзацами – думайте предложениями, даже словами. И стройте из них большие мысли! – И она начинала жестикулировать, делая руками такие движения, словно собиралась охватить всю комнату и даже весь человеческий интеллект.

Узнав о моих родственных связях в Швейцарии, мадам Сентье обрадовалась. Собственно, именно она заставила меня сесть и написать письмо.

– Знаете, совсем не исключено, что у вас французские корни, – говорила она. – Славно будет, если обнаружится, что ваши предки жили во Франции. Возникнет ощущение более тесной связи со страной и людьми. Тогда будет легче и думать по-французски.

Я внутренне содрогнулась. В моем представлении генеалогия, вместе с радиопередачами, шитьем и субботними вечерами дома, была принадлежностью пожилого возраста; я понимала, что в конце концов буду находить во всем этом удовольствие, но пока не торопилась. Предки не имели решительно никакого отношения к моей нынешней жизни. Но чтобы порадовать мадам Сентье, я нацарапала кузену несколько строк, касающихся истории семьи. Мадам проверила грамматику и правописание, и я отправила письмо по адресу, в Швейцарию.

Между тем уроки французского оказались полезны для осуществления второго проекта. «Прекрасная профессия для женщины! – прокаркала мадам Сентье, узнав, что я готовлюсь заниматься акушерством во Франции. – Благороднейшее занятие!» Она мне слишком нравилась, чтобы раздражаться по поводу столь романтических представлений, так что я не стала говорить, с какой подозрительностью к нам, акушеркам, относятся врачи, больничный персонал, страховые компании и даже сами роженицы. Точно так же ни словом не обмолвилась о бессонных ночах, крови и травмах, когда что-нибудь идет не так. Потому что это действительно хорошая работа и я на самом деле рассчитывала на практику во Франции, сразу после того, как пройду требуемый курс и сдам экзамены.

Перспективы третьего проекта оставались крайне неопределенными, однако же со временем он явно будет отнимать много сил и времени. Оно и неудивительно. Мне двадцать восемь, мы с Риком женаты два года, и давление со всех сторон, в том числе и с нашей собственной, начинает нарастать.

Однажды вечером, несколько недель назад, мы пошли поужинать в хороший ресторан в центре городка. Сидели, закусывали паштетом, креветками, овощами, беседовали о том о сем – о работе Рика, о моих занятиях и так далее. Когда официант принес Рику крем-брюле, а мне лимонное пирожное, я решила, что момент настал.

– Слушай, Рик… – начала я, откладывая вилку.

– Отличное мороженое, – заметил он. – Особенно карамель. Вот, попробуй-ка.

– Спасибо, не надо. Слушай, я тут кое о чем подумала.

– Ну вот, самое время для серьезных разговоров.

В этот момент в ресторан вошла пара и устроилась за соседним с нами столиком. Живот уже немного натягивал красивое темное платье женщины. На пятом месяце, машинально отметила я, и плод расположен очень высоко.

– Мы ведь не раз уже говорили о том, что пора бы завести ребенка, – понизив голос, начала я.

– Что, прямо сейчас?

– Вообще-то я подумывала об этом.

– Ладно.

– Ладно – что?

– Ладно, пусть так оно и будет.

– Вот и все? «Пусть так оно и будет»?

– А что? Мы ведь оба этого хотим? Так чего же мучиться?