Городков я видела множество, но отвергла все, иногда из чистого каприза, но, в общем, потому, что искала место, которое отзовется в моем сердце песней, которое скажет: все, больше можно не искать.

В Лиль-сюр-Тарн я попала, переехав по длинному узкому мосту, перекинутому через реку Тарн. На противоположном конце городок ограничивали церковь и кафе. Я оставила машину у кафе и отправилась на прогулку. Едва дойдя до центра, я уже знала: мы будем жить здесь. Это была bastide – городок-крепость, сохранившийся со Средневековья. Во время иноземных вторжений крестьяне стекались на рыночную площадь и запирали ворота со всех четырех сторон. Я стояла посреди площади рядом с фонтаном, обсаженным кустами лаванды, и чувствовала, как в душе у меня воцаряется покой.

С четырех сторон на площадь втекали извилистые узкие улочки с арками. Здесь теснились дома, нижние этажи которых были заняты магазинами, два верхних – жильем с закрытыми ставнями. Арки были сложены из длинных узких плиток кирпича; такой же кирпич использовался для строительства жилого помещения. Фронтоны домов были украшены орнаментом, состоящим из горизонтальных либо диагональных линий; заключенные между планками из мореного дерева, они скреплялись грязно-розовым раствором.

«Вот, – сказала я себе, – то, что мне нужно. Даже просто смотреть на все это – уже счастье».

И тут же меня начали мучить сомнения. Останавливать свой выбор на городке только потому, что площадь красивая, – не дикость ли? Я снова двинулась в путь в поисках решающего аргумента, какого-то знака, который подскажет, оставаться здесь или продолжить поиски.

И они не затянулись. Прочесав близлежащие улицы, я вернулась на площадь и вошла в boulangerie – булочную. На невысокой женщине за прилавком был светло-голубой фартук, какие встречались буквально на всех рынках, куда мне приходилось заглядывать. Обслужив очередного покупателя, женщина остановила на мне вопросительный взгляд. Глаза у нее были черные, лицо испещрено морщинами, а волосы небрежно связаны в пучок.

– Bonjour, madame, – певуче, как все французские продавцы, проговорила женщина.

– Bonjour.

Я обежала взглядом батоны хлеба на полках и подумала, что теперь это будет моя boulangerie. Но вновь посмотрев на продавщицу и ожидая встретить приветливую улыбку, я почувствовала, как уверенность меня покидает. Она стояла за прилавком неподвижно, и выражение ее лица было каменным.

Я открыла было рот, но не сумела произнести ни звука. Откашлялась.

– Oui, madame?[3] – неподвижно глядя на меня, спросила она тем же тоном, словно не заметила ни малейшей неловкости с моей стороны.

Я поколебалась и указала на багет.

– Un, – пробормотала или, скорее, промычала я.

На лице женщины отразилось явное неодобрение. Не оборачиваясь и по-прежнему не сводя с меня глаз, она потянулась за заказом.

– Quelque chose d'autre, madame?[4]

На мгновение я словно увидела себя со стороны – с ее стороны: иностранка, путешественница, сражается с заковыристым произношением, сверяется с картой, чтобы не заблудиться в незнакомых краях, и с разговорником, чтобы хоть как-то общаться с местными. Она заставила меня почувствовать себя чужой, когда мне показалось, что я обрела дом.

Я смотрела на полки, изо всех сил стараясь убедить ее, что не так уж смешна, как кажусь. Я указала на заварные пирожные в форме луковицы, выдавила из себя: «Et un quiche» – и тут же сообразила, что употребила не тот артикль: «пирожное» по-французски, как и «багет», женского рода, стало быть, надо говорить не «un», a «une».