Хоть отдаю, неумелую, сам я ее на прочтенье,
Ибо она не позорит меня своим содержаньем,
О каковом и стараюсь я дать изъяснение в слове —
Это отец и мать в добронравье своем постарались
Так меня воспитать, чтобы больше уже не бояться,
Что злоязычный попрек уязвит мое доброе имя.
Но хоть осталось оно в своей не запятнано чести,
Было бы лучше ему облечься достойнейшим блеском,
Если бы воля отца и матери в оные годы
Так совпала с моим тогдашним детским желаньем,
Чтобы навек сохранить меня рабом Твоим, Боже,
Благочестивый отеческий долг соблюдя полномерно,
И чтобы я, миновав преходящие радости плоти,
Вечной радости плод пожал бы в грядущие годы.
Но поелику теперь пристало мне более верить,
Что изъявил Ты волю Свою провести меня в жизни,
О присносущий Господь, всегда указующий долю,
Так, чтобы я согрешил, а Ты меня снова восставил,
Жизненным даром меня оделив, – то тем благодарней
Я предстаю, чем больше в своих согрешениях каюсь.
Ибо что бы мне ни пришлось соделать дурного
В этом моем пути по скользкому времени жизни, —
Знаю, что Ты, милосердый, отпустишь мою мне провинность,
Если, раскаявшись, я прибегну к Тебе, всепокорный;
Если ж я когда и сумел от греха воздержаться,
Коим теперь пред Тобой оказался бы хуже виновен, —
Тоже знаю, что это – Твои надо мною щедроты.
Но возвращаюсь на прежний черед: в далекую пору
Лет, когда, посвятив себя словесным занятьям,
Я уже видел в мечтах себя ощутимо достигшим
Некой цели трудов на этом избранном поле,
Где надзирали за мной аргивский124 наставник и римский,
И, быть может, уже сбирал бы плоды урожая, —
Если бы вдруг, внезапно напав, худая горячка
Не отвратила меня от приятных ученых попыток
В самый год, когда мне едва миновало пятнадцать.
Были отец и мать в такой тревоге о сыне,
Что рассудили они, что важней поправленье здоровья
В теле бессильном моем, чем двух языков изощренье,
Да и врачи говорили о том, что мне благотворно
Будет развлечься душой на всем, что приятно и мило.
Сам за это отец с таким старанием взялся,
Что, хоть в последние годы отстал он от ловчей охоты
(Все потому, что мешать не хотел моему обученью
И отвлекать меня от книг в охотничьи игры,
Но и один без меня не чувствовал радости в ловлях), —
Ныне ради меня с сугубым усердьем вернувшись
К прежней потехе, он все обновил охотничьи снасти,
Коими чаял вернуть меня к вожделенному здравью.
Эти, однако, забавы мои, растянувшись на время
Долгой болезни, во мне с тех пор посеяли леность
К чтенью, которая стала во вред, когда, избывши недуги,
Новою я к соблазнам мирским загорелся любовью,
В чем и родители мне не мешали, в любовном пристрастьи
Быв довольны и тем, что ко мне воротилось здоровье.
Вот по какой причине с тех пор моя непутевость
Быстро росла, подкрепясь исполненьями юных желаний —
Чтобы скакун был красив и разубрана бляхами сбруя,
Конюх виден, пес быстроног и сокол породист,
Чтобы мне выписан был по заказу из самого Рима
Весь позолоченный меч, удобный всяческим играм,
Чтобы одет я был лучше всех, и любая новинка
Благоухала, храня аромат аравийского мирра.
Столько же был я рад скакать на коне быстролетном,
И коли мне удалось избежать опасных падений,
То, как припомню о том, по праву скажу, что Христовым
Был я храним попеченьем, – и жаль, что тогда не подумал
Я об этом и сам, теснимый соблазнами мира…
Максимиан
(VI в.)
О жизни Максимиана сохранилось мало сведений. Почти все, что нам о нем известно, рассказано им самим в его сочинениях. Из них мы знаем, что он был «этрусского рода», жил в Италии, прославился как судебный оратор и поэт, а также что в молодости он пользовался покровительством прославленного Боэция. Считают, что Максимиан занимал высокое положение при дворе остготских королей, известно также, что уже в преклонном возрасте он ездил в Константинополь в качестве римского посла.