Каждое утро Адам Барри Фёрст облачался в комбинезон и куртку оранжевого цвета, удобные сапоги с мягкой подошвой. Надевал шлем обходчика, увенчанный инфракрасными увеличительными окулярами-трубочками для рассматривания мелких деталей, и, взяв чемодан с инструментом и рюкзак с двумя отцовскими баллонами изумрудной пыли с распылителем, шел слушать свой участок Великого червя. Адам Барри Фёрст вот уже более сорока лет отвечал за один из множества участков его хвоста. Для начала он бесшумно шёл по стальным перекрытьям и рифлёным лестницам и переходам, прислушивался к работе механизмов. Иногда любил протиснуться сквозь опасно крутящиеся шестеренки к внутренней обшивке челнока и осторожно прикоснуться к его движущейся, как будто живой поверхности. В такие мгновения казалось, что Великий червь – на самом деле живой организм, а такие как Адам − паразиты, живущие в его чреве. Услышав крик о помощи, он спешил туда. Обследовав зовущий его участок, он принимал решение: если механизмы требовали замены, он подключал мыслеформатор и отправлял в голову челнока информацию о требуемых новых деталях. Но, как правило, все ограничивалось элементарным обслуживанием. Адам Барри Фёрст включал один из баллонов за спиной и направлял струю изумрудной пыли на «кричащий участок». Все микротрещины пропадали, механизм основательно смазывался, начиная вертеться.

Старик без сожаления потратил значительное количество капель на саркофаг для чтения. Особенно его интересовала литература, где авторы как будто вспоминали прошлое или описывалась тогдашняя Земля. Адам прекрасно понимал, что никто из них не может помнить, как на самом деле выглядела настоящая трава или небо. Но он зачитывался этими книжками, потом подолгу стоял у вращающегося края Великого червя и, бороздя по его обшивке кончиками пальцев, плакал и представлял. Он воображал свое собственное море и себя, стоящего у его кромки. Он не знал, какого оно должно быть на самом деле цвета, как пахнуть, как шуметь. Иногда ему казалось, что море должно издавать такой же крик о помощи, как его механизмы. Иногда оно было в его фантазиях глухонемым и, осторожно облизывая его босые ноги, шевелило пенными губами, пытаясь что-то сказать. На ощупь, как казалось Адаму, оно было теплым и скользким, а иногда наоборот очень холодным и твердым.

В какой-то книге он прочел об одном из морей эпохи до глиняной зимы:

«Красное море − одно из самых удивительных и живописных морей на планете. Оно очаровывает своей кристально чистой водой, невероятными оттенками синего, богатым подводным миром и величественными коралловыми рифами. Цвет Красного моря меняется в зависимости от времени суток и глубины. На мелководье вода переливается всеми оттенками бирюзы, а вдали приобретает насыщенный сапфировый цвет. Особенно прекрасно море на рассвете и закате, когда солнечные лучи окрашивают его в золотистые и розовые тона.

Красное море славится своим уникальным подводным миром. Здесь обитают сотни видов рыб – от ярких рыбок-клоунов и крылаток до грациозных мант и дельфинов. Коралловые рифы, словно подводные сады, поражают разнообразием форм и цветов».

Адам Барри Фёрст закрывал при этом глаза, стараясь представить себе это самое Красное море.

Но более всего он любил мысленно прогуляться по лесу. Он четко видел тропинку, обрамленную зеленью и высокими деревьями. Он подходил к каждому из них и, обнимая ствол, прислонялся к коре, прислушиваясь, как неведомые соки из земли поднимаются к кроне. И он слышал, как дерево сонно шепчет ему о том, что он здесь желанный гость и что лес рад видеть его. Он наклонялся и причесывал траву ладонью. На ней оставалась роса и… маленькая божья коровка. Она переползала с указательного пальца на центр ладони и, осторожно поправляя лапки и перебирая тонкие крылышки под защитным панцирем, готовилась к взлету. Она смотрела в глаза Адаму, а он смотрел на неё. Он плакал и шептал: «Божья коровка, улети на небо, принеси нам хлеба, чёрного и белого, только не горелого». Он вычитал эту прибаутку своих далеких предков в одной из книг. Он не знал, что такое хлеб: белый, черный, горелый или не очень, все равно. Но он выучил стишок наизусть.