А снилось ему, что он вновь молод. Это было так давно, что все подробности стерлись из его памяти, и осталось только общее ощущение того, как здорово быть маленьким, защищенным и единственным в своем роде.

Ему снилось, что еще ни одно техническое устройство не натерло ему руку.

А затем начались танцы…

Иллюзия была превосходной.

Луис стоял посреди огромного зала. Широчайший ровный пол, пологие ступени. И тысячи инопланетян вокруг; две тысячи ртов исторгают оркестровую музыку, что одновременно составляет и процесс беседы, процесс невыносимо сложный… Вольфганг Амадей Моцарт, скорее всего, тут же свихнулся бы. «Биттлз»… тоже начали бы сходить с ума, просто от самой этой какофонии, как и Моцарт.

Толчок ногой, скольжение; лягнуть задней ногой, партнербросается в сторону. Хайндмост брыкнул ногой. Из-под его туловища показалась плоская одноглазая голова. Разворот; толчок… Хайндмост качнулся, опираясь на передние ноги, и попытался повернуться. Было ли это танцем или боевым приемом?

Затем Хайндмост свистнул. Голограмма моментально исчезла.

– Луис, – произнес кукольник. – Давно ли ты вышел?

– Я долго спал. Где Мелодист?

– Думаю, ведет войну.

Голова повернулась к изображению Зала Метеоритной защиты.

– Я наблюдал, как он строил этот корабль. Пограничная война ширится и разгорается все жарче. Они уже вторглись в Мир-кольцо?

– Понятия не имею. Хайндмост, как «Игла» оказалась в таком состоянии?

– Припомни, Мелодист выбрал меня учителем именно по твоему совету.

Мелодист, Упырь-музыкант, недавно ставший защитником, сгорал от жажды знаний.

– Он нуждается в обучении, и очень быстром, – сказал Луис. – Я считаю, чем больше он узнает от нас, тем скорее мы поймем, что он делает. Ты пытался как-то уберечь свои секреты?

– Да.

– И, надо полагать, закрыл ему доступ к управлению взлетом и посадкой.

– Да, разумеется, – подтвердил кукольник. – Я обучал его, используя твои экраны в отсеке экипажа. Учил основательно, а он все схватывал на лету и, казалось, все быстрее и быстрее. Потребовал, чтобы я допустил его к моим инструментам и приборам. Я отказался. Шесть дней спустя, после того как тебе пришлось отправиться в автодок, я проснулся и сразу же увидел его: он стоял надо мной вот здесь, где, как я думал, он никак не мог оказаться. И я дал ему все.

– И когда же он разрубил твой корабль?

– Некоторое время спустя. Я от страха пребывал в кататонии почти одиннадцать дней. А когда пришел в себя, то увидел вот это. С тех пор оно так. Луис, он починил гипердвигатель!

– От этого мало толку…

– Он снова соберет корабль. Как только он это сделает, я сбегу. Так что будь на борту.

– Когда?

Теперь головы кукольника смотрели друг на друга. Это означало или замешательство, или одну из форм внутреннего конфликта.

Луис спросил:

– Для чего ему это? Он строит военный корабль?…

– Да, и следит за ходом Пограничной войны, и доискивается секретов моих механизмов и машин (он не верит, что я научу его всему), и избавляется от моих и от твоих союзников. Людей Машин отправил домой. Причетника послал шпионить неизвестно за чем. Тебя продержал во сне, в камере интенсивного лечения, умудрившись при этом провести какие-то эксперименты, явно в немалом числе. Мне нужно проинструктировать тебя. Ты должен знать все, что тебе может потребоваться.

– Зачем?

– Мы союзники!

– Но зачем?

«Штепсель» исчез со своего места: карман Луиса больше не топорщился. Неужели Хайндмост имел в виду это?

– Мелодист поработил нас! Разве ты не догадываешься, что он задумал в отношении тебя?

– Думаю, что догадываюсь. Он хочет сделать из меня защитника.