– Вот уж нет, спасибо, – от себя добавила Арина, – лучше я предпочту жить в маленьком обществе, где все знают друг друга, чем окружать себя сотнями и тысячами незнакомцев. – Она подозрительно покосилась на сидевшую на полу женщину с одной ногой. Та с прищуром наблюдала за передвижением их маленькой компании. – Хватило с меня «Мак-Мердо», теперь хватит и «Палмера».

Максим отмахнулся, мол, ничего-то вы обе не понимаете!

– А вообще, паршиво всё это, – печаль отразилась на его лице, – столько у меня всего хорошего приключилось в стенах этой станции…

– Ты про шлюх и наркотики? – вставила Маша. – Да, это без сомнения прекрасные воспоминания.

Прежде Максим не упустил бы возможности огрызнуться и послать её куда подальше, но в этот раз, на удивление Матвея, смолчал. Отнюдь, сделался слишком уж задумчивым, будто вспоминал о чём-то. Так и зашли в полном безмолвии на восьмую палубу, где продавались разные вещички и жизненно необходимые мелочи, вроде планшетов, запчастей для ваттбраслетов, раций, одежды и ещё много всяко разного, глаза разбегались. Здесь запах не был резким, как на шестой палубе, где рыбная вонь въедалась в кожу.

– Так, ну вот и пришли, – сказал Юдичев. – Будем надеется, что она уже вернулась с этой распрекрасной проповеди.

Он указал на небольшую лавку с английским названием «Всякая всячина». Стеклянная витрина на удивление чистая, почти прозрачная. Старая вывеска гласила, что во времена, когда этот лайнер совершал круизы, здесь находилась лавка со сладостями и называлась Sugar Mount, что в дословном переводе означало «Сахарная гора».

Максим первым зашёл внутрь.

Звякнул колокольчик, заскрежетала металлическая дверь. Они едва протиснулись сквозь завалы товара. Узкая тропка к прилавку петляла между столами, верёвками с развешанной синтетической одеждой и бочкой, в которой лежали мётлы, швабры и лопаты.

– Закрыто! – раздался женский голос позади одной из груд этого полезно-бесполезного хлама. – Я же повесила табличку! – Затем она обратилась сама к себе, полушёпотом:

– Ведь повесила же, верно?

– На двери пусто, а ещё она открыта, – ответил Юдичев, приложив ладонь ко рту.

Что-то упало на пол – судя по лязгающему звуку, алюминиевая чашка или тарелка, – и между ножкой стула и подушкой высунулось лицо хозяйки «Всякой всячины». Карие волосы собраны в лошадиный хвост. На переносице очки, две разные оправы, склеенные скотчем. Годов ей было сорок, может, немного больше. Худощавая, с узкими плечами. Подозрительный взгляд маленьких глаз ощупывал посетителей с придирчивой дотошностью.

– Юдичев? – сказала она, прищурившись и стянув очки на кончик носа.

– Сонечка, моя любимая собирательница! – с воодушевлением произнёс Макс и распростёр руки для объятий. – Давненько не виделись!

– Ты ещё не сдох?

Макс сконфузился.

– Да нет пока, живёхонек…

– Как же прискорбно это слышать. Не отними у меня Братство пушку, прямо щас бы пустила пулю промеж твоих бесстыжих глаз.

Соня-собирательница вышла из-за укрытия, показав себя полностью. Роста она была довольно низкого, облачена в лёгкую куртку с кожаными штанами. На её запястья горел экран тяжёлого ваттбраслета.

Она упёрла руки в бёдра и задрала подбородок, словно ожидая объяснений.

– Ну же, Сонь, ты не такая злопамятная…

– Я-то? Напомнить тебе, кто я по гороскопу? Скорпион! А мы ох какие злопамятные.

Юдичев поджал верхнюю губу, почесал в затылке.

– Да уж…

– Кто это с тобой? – Она приблизилась к остальным на шаг, заметила Йована и просияла. – Боже ж ты мой, это у вас ребёночек?

Надя застенчиво кивнула.