У Фомы и Зуба гляделки вылезли из орбит. На фоне этой музыкальной вакханалии собственные грехи показались им невинными, как детские шалости.

Анка подыгрывала на импровизированных ударных (стучала кочергой о решетку камина), и концерт удался на славу. Прервало его появление двух личностей в диковинных одеяниях. Это были уже знакомые Шуре, но неизвестные Анке, Хряку и Мигелю историки из музея, подло обворованные Фомой и Зубом. Они приехали в усадьбу на своем «Комби», оставив Шуру дожидаться милиционеров на станции.

– Мы за вас уже все сделали, – проинформировал Хряк охрипшим после пения голосом. – Вот ваш сундук, забирайте.

Роман Николаевич с радостным возгласом кинулся к лежавшему на полу ящичку, снял с него крышку и достал бумаги с непонятными почеркушками.

– Они! Илья, ты посмотри! Мы их нашли!

Илья Викторович, такой же ошалевший от радости, с трепетом принял бумаги из рук коллеги и забормотал, считывая строчки на французском.

Терпение Фомы лопнуло:

– Где же ваши бриллианты и всякая прочая фигня? Не за бумажками же вы сюда перлись!

– Именно за бумажками! – промурлыкал счастливый Роман Николаевич. – Они любых бриллиантов дороже!

– И что в них такого ценного?

– Вы не знаете историю, любезный, – посетовал Илья Викторович. – Хозяин поместья, князь Черкашин, держал знаменитый в России и за ее рубежами винокуренный завод. Производил наливки и настойки необыкновенного вкуса и качества, а рецептуру берег в стройжайшем секрете. В ноябре семнадцатого года князь спешным порядком покинул страну, бросил и поместье, и почти все имущество. После его бегства усадьба подверглась разграблению. Впоследствии предпринимались попытки восстановить утраченные рецепты, но безуспешно. Князь за границей скончался в начале тридцатых годов, наследников у него не было, свои семейные и производственные тайны он никому не передал.

– Но рецепты не были уничтожены, они хранились здесь. – Роман Николаевич указал рукою на нишу в стене. – И благодаря нам с вами они найдены.

– Но вы трепались про рубины, сапфиры, алмазы… – не унимался Фома. – Они-то при чем?

– «Синий бриллиант», «Зеленый сапфир», «Розовый жемчуг» – это названия фирменных настоек Черкашина. Эстет он был, н-да…

Илья Викторович пустился в длинный исторический экскурс и просвещал аудиторию вплоть до приезда Шуры с милиционерами. Фому и Зуба освободили от проволоки лишь для того, чтобы заковать в наручники. Пожилой лейтенант, возглавлявший наряд, сказал, что эту парочку ищут уже второй год. Ханурики со стажем, на них висят десятка полтора дерзких ограблений и квартирных краж. Но теперь они влипли крепко и надолго.

– Как хорошо, что у нас такая активная молодежь! – расчувствовался лейтенант и обвел рок-подпольщиков отеческим взглядом. – Комсомольцы? Дружинники?

Мигель приосанился.

– А как же! Взносы платим, на субботники ходим, против империалистов подписи собираем…

– А это у вас что? Гитары? В самодеятельности играете?

– И играем, и поем. Вокально-инструментальный ансамбль «Серпы и молоты».

– У них песни против Советской власти, – наябедничал Фома, которого милиционеры уже выводили из гостиной следом за Зубом. – Вы бы послушали… По ним колония плачет!

Хряк не дал ему договорить:

– Заткни паяльник, ты… отброс общества! А то еще за клевету схлопочешь!

Шура поспешно взял гитару.

– Товарищ лейтенант, песни у нас самые патриотичные. Желаете? – И он так проникновенно запел «Интернационал», что лейтенант достал носовой платок и промокнул повлажневшие ресницы.

– Верю, верю… Молодцы! Получите по грамоте. И в «Человек и закон» заметку напишем. Пусть вся молодая поросль на вас равняется.