И, несмотря на все попытки (вялые, правда, какие-то неправильные) пробиться, обрести известность, «Антидот» оставался одной из сотен подобных групп. К тому же оказалось, что в России и мире существуют еще несколько «Антидотов»… Раза два-три в месяц играли в сборниках, пару раз удостоились сольников в клубах, но было продано всего несколько билетов, и с тех пор о сольниках речи не шло… Продолжали репетировать, делать новые песни, ругались, спорили…

В юности Дробов был уверен, что двадцать лет – это огромный срок, по существу, вся настоящая жизнь, и вообще век человека, строго говоря, делится на три части, каждая длиною по двадцать лет.

Первые двадцать – подготовка, вторые – активный период, а третьи – увядание. Представить себе человека после шестидесяти было трудно, старики казались тогдашнему Дробову не совсем уже людьми: так, ждущие смерти существа. А уж представить себе рокера-долгожителя было вообще невозможно.

Начиная заниматься музыкой, Дробов посмеивался над стартовавшим как раз в то время парадом юбилеев: двадцатилетие «Машины времени», «Аквариума», десятилетие «ДДТ», «Центра», «Пикника», «Звуков Му», «Наутилуса», «Крематория», «Алисы», «Браво», «Коррозии металла», «Гражданской Обороны»… «Монстры, блин. Настоящие года за три успевали встряхнуть болото, а эти…»

А как получилось у них? Вот и их группе двадцать лет. И что? Ничего не встряхнули, так, повибрировали в болотной жиже, замирая на долгие месяцы… Хм, месяцы долгие, а двадцать лет пролетели стремительно. Что запомнилось, что можно выудить? Даже не из скудной истории группы, а вообще из его этой, как он когда-то считал, настоящей жизни?

Не забывалось, как в последний раз насели родители, чтобы куда-нибудь поступил. Дробову тогда было двадцать шесть. «Хватит уже болтаться! – необычно для себя жестко говорила мама. – Пора серьезную специальность иметь!» Он тогда и сам подумывал об этом – без образования ему действительно мало что светило. Но как это – учиться вместе с семнадцатилетними? Стыдно уже… И, в общем, не стал никуда поступать.

Что еще? Еще – встреча с будущей женой. Познакомились на концерте группы «Крематорий». Хороший был концерт, в основном звучали старые песни. Армен Григорян грустно исполнял энергичную вообще-то тему:

Девушка рядом с Дробовым подпевала, и когда песня кончилась, он спросил:

– А вас не Таня зовут?

– Нет, Наталья. И я еще жива. – У песни был припев: «Жаль, что она умерла».

– Извини, – кивнул Дробов, – но Таня, судя по всему, была классной… Может, выпьем что-нибудь?

За их спиной был бар. Девушка легко согласилась:

– Давай. Только узнаем, какая следующая будет… «Мусорный ветер» послушать хочу.

Следующей песней был не «Мусорный ветер», и они пошли к бару.

– Я первый раз на «Крематории», – сказал Дробов, – хотя воспоминания у меня с ним очень мощные связаны.

– Какие?

– Я с билетом на него в армию уходил. До последнего надеялся, что отправку перенесут и схожу… А довелось только теперь.

– Ты в армии был? – Наталья посмотрела на него с интересом.

– Ну да.

– А откуда приехал?

– Куда?

– Сюда, в Москву.

– Хм, с Большого Тишинского переулка.

– Москвич… Не похож.

– А ты?..

– Я с «Полежаевской».

– Ничего себе! Почти, получается, соседи.

После этого стали встречаться. Дробов подарил ей диск с песнями своей группы (сам сделал сборник из не очень матерных и примитивных), Наташе понравилось…

Как поначалу она не поверила, что Дробов москвич, так и он не верил, что она родилась и прожила свои двадцать шесть лет в столице. Нетипичная москвичка. Хотя… Хотя их очень много, таких нетипичных, просто ведут незаметный образ жизни. Словно прячутся от этого круглосуточного шума, суетни, битв за деньги, за славу…