Как стыдно-то!

Так и стояла, пока через четверть часа не хлопнула входная дверь. Подождав – на всякий случай – Катя на цыпочках вышла в коридор. Мужчины не было дома – она знала это, не заглядывая в чужую спальню. Просто на душе стало спокойно. Теперь даже дышалось по-другому – легче, свободнее, и звуки чужого дома стали казаться мягкими и вкрадчивыми, почти родными.

Пока переодевалась и чистила зубы, проснулся голод. Катя доела соленые орешки – полупустой пакетик нашла на дне сумки. Голод лишь стал сильнее. Она открыла крышку мусорного ведра, чтобы выбросить скорлупу, – и застыла. Сверху, сияя желтой кожурой, лежал недоеденный банан.

Выходя из квартиры, Катя все еще ненавидела себя за те секунды, которые прошли, прежде чем она отпустила педаль мусорного ведра. И за то, что незаметно для себя облизала губы.

*  *  *

Немного «Марсов», чтобы проснуться.

Не вставая с кровати, Ян нажал на пульте play и поставил звук на максимум. Музыка взорвала воздух, рассыпала тело на молекулы.

Этот рев перерождал душу, вытеснял из нее все лишнее. Точнее, вообще все. И оставлял пустоту внутри, такую же оглушительную, как музыка снаружи. Сегодня это было необходимо. Чтобы даже воспоминаний не осталось о том, чужом, человеке в казино, который этой ночью смотрел на него в зеркале. Чтобы пальцы перестали ощущать теплую шершавость купюры, выуженную Мадлен из декольте. Купюру, до которой он даже не дотронулся.

«Марсы» всегда помогали. Лекарство от душевного похмелья.

Ян уменьшил звук и пошел в ванную. О том, что в соседней комнате поселилась квартирантка, он вспомнил только в коридоре, когда едва не смел ее с дороги. Похоже, едва знакомый обнаженный мужчина не был частью ее обычного утра.

– Простите… – пролепетала она и скрылась в своей комнате.

Бедняжка. У девушки, которую смущает даже общение на «ты», день явно не задался. Впрочем, жалость быстро сменило раздражение. Деньги за аренду комнаты уже сыграли свою роль, а пугливая незнакомка задержится у него на четыре недели. Хотя… Еще пара таких столкновений в коридоре – и она сбежит сама.

Холодный душ, большая чашка кофе – и на улицу. Дневное веселье отличается от ночного, но и в нем есть своя прелесть.

*  *  *

Катя села у окна. В том, как трамвай, постукивая, покачиваясь, скользил по рельсам, было что-то ненастоящее, что-то из детства, из сказок. Толпа на остановке – сплошное месиво из курток, зонтов и капюшонов – поглощала ее, давила – и норовила выбросить на проезжую часть. А здесь, в полупустом вагоне было спокойно.

Трамвай подвез ее до высотки, словно состоящей лишь из зеркальных окон, в которых отражались сбитые в пену, сизые облака. В этой стеклянной башне Катю ждали на собеседование – одно из шести, предстоящих в ближайшее время. На зарплату, обещанную здесь, можно было не только выжить, но и помочь родителям с кредитом за холодильник.

Поднимаясь на крыльцо, Катя увидела, как по ступенькам сбегал хозяин ее съемной комнаты. Замерла от неожиданности. Окликнуть? Поздороваться? Арендодатель прошел мимо, не обратив на нее внимания.

*  *  *

– Сдачи не надо.

Ян вышел из такси и поднял голову, проверяя, горит ли свет на седьмом этаже. Подумать только, не повернись удача к нему лицом, он мог бы и сам сидеть в том кабинете. Или стоять у окна, выглядывая в щель жалюзи мужчину, прикурившего сигарету прямо перед табличкой «Не курить!»

Газо всегда звонил первым. И то, что Яну пришлось ехать сюда самому, было плохим знаком.

К черту знаки.

Ян бросил окурок в уродливую мусорку возле входа.