Я очень сильно отличаюсь от своих мамы и папы. Они у меня оба рассудительные, здравомыслящие и консервативные. Работники музея... Ага. Так говорить проще, чем перечислять все их заслуги. Например, мой папа кандидат искусствоведения, старший научный сотрудник местного музея искусств и профессор «по вызову» в институте, в котором, как он и мама думают, я буду учиться... Также папа заведует советским разделом виртуальной библиотеки Russian Records и коллекционирует отечественные и зарубежные аудиозаписи 1900–1950-х годов.* А мама... Мама директор того же музея, художественный критик и культуролог. Читать лекции студентам она тоже иногда ходит. 

И они оба поклонники, скажем так, высокого искусства. Будь то театр, балет или опера. Целью их жизни было приобщить к этому всему и меня. Но если говорить о музыке, я предпочту рок — классическому оркестру. Американскую комедию — немому кино. Приколы и пранки на каком-нибудь видеоканале — постановке в театре.  

Езду на байке с незнакомцем — безопасности машины класса «люкс»… 

Нет, родители никогда не запрещали мне быть той, кто я есть. Они позволяли мне многое, не спорили и не осуждали. С одним маленьким условием. Я должна учиться в институте современного искусства. Пойти по их стопам.  

Их идея заключалась в том, что у меня было целых семнадцать лет на безрассудства, глупости и развлечения по вкусу, и теперь настала пора этот самый вкус облагородить по высшему разряду. 

Я усаживаю родителей за обеденный стол: папа во главе, мама напротив меня. Они оба с тревогой посматривают в мою сторону и переглядываются между собой. Я набираю в лёгкие побольше воздуха и выпаливаю на одном дыхании: 

— Мои горячо любимые родители, я поступила на юрфак! 

Тишина. 

Мама слегка хмурится, словно ей не хватает информации, чтобы понять, о чём я говорю. Папа просто ожидает продолжения, в котором я, очевидно, скажу, что пошутила. 

Я вздыхаю, прилипнув взглядом к бабочке на шее отца, которую он вместе с рубашкой носит даже под домашним халатом, и медленно проговариваю: 

— Да, мы договаривались, что я поступлю в институт современного искусства. И я поступила. Но... В последние недели всё изменилось. Я честно взвесила все «за» и «против», подошла к вопросу со всей серьёзностью. И... Мам, пап, — по очереди смотрю я на них, — своё будущее я хочу связать не с искусством. Я хочу стать следователем. 

— Сле... Следователем? — сглотнув удивление, сильнее хмурится мама. — Но... 

Она смотрит на отца, рассчитывая на его помощь, и он её не подводит. Прокашливается, поёрзав на стуле, и спрашивает у меня: 

— Как так вышло, что ты неожиданно захотела стать следователем, солнышко? 

Я закусываю нижнюю губу, потому что так и не придумала достойного ответа на этот вопрос. Не рассказывать же им о наркотиках, которыми опоили Лизу, ведь именно с этого момента всё закрутилось и привело меня к мысли самой бороться с преступностью. Да, мы выяснили, что Кичигина, наша с Лизой бывшая одноклассница, не просто потакала взбалмошности чокнутой сестре Руслана Климова**, парня Лизы, но и торговала «веселыми таблетками». Мы с Лизой устроили всё так, что её взяли с поличным, но... Девчонку отпустили в тот же день. Не передать словами, как меня возмутило это событие! Зло не должно остаться безнаказанным. И я хочу стать частью той силы, которую не пугают положение преступников в обществе и не прельщают их деньги.  

А ещё сам процесс расследования преступлений кажется занимательным и интригующим. 

— Я не могу этого объяснить, но... — наконец отвечаю я родителям. — Мне жизненно-важно стать тем, кто будет упекать преступников за решётку.