Мы доходим до фонтана и садимся на деревянную лавку, опоясывающую его каменный борт. Я подкладываю под себя ногу, чтобы находиться лицом к парню и начинаю заигрывать с прядью волос, чтобы казаться глупенькой, но обворожительной девочкой. Кирилл облокачивается на колени, поворачивает голову в мою сторону и несколько секунд пристально в меня всматривается. Я снова ему улыбаюсь.

— Вообще, я автор, — отвечает он наконец. — Пишу музыку и тексты к песням.

— Надо же! Как круто! Хорошо выходит?

— Никто не жаловался, — усмехается он. — Что ты делаешь, Вика?

Я возвращаю ему его слова томным голосом:

— Хочу узнать тебя ближе.

Его лицо вмиг каменеет, а глаза опасно вспыхивают, меня аж в дрожь бросает от неожиданной метаморфозы, Кирилл отворачивается и бросает сухо:

— Не советую со мной играть.

Мне возмутиться бы, хотя бы мысленно, но его предупреждение почему-то действует на меня, как ушат холодной воды, смывая всё притворство. Странные ощущения, и тем не менее я следую его совету.

— Ладно, — расслабляюсь я. — Спрошу на чистоту: твоя сестра может посодействовать тому, чтобы меня выпустили отсюда?

Кирилл меняет позу: теперь его локти покоятся на бортике фонтана, он щурится на солнце, криво улыбаясь, словно и вовсе не злился несколько секунд назад, и задаёт встречный вопрос:

— Как сама считаешь, ты находишься здесь заслуженно? Только честно.

Я перевожу взгляд на статую орла у асфальтированной дорожки, а перед глазами мусорное ведро в спальне моих опекунов. Меня передёргивает от отвращения к самой себе.

— Да.

Кирилл протягивает ко мне руку, подхватывает ту самую прядь, которой я сама недавно играла, и смотрит на меня так, словно желает заглянуть в душу. Говорит негромко:

— Без вариантов, Вика. На счёт сестры.

Он снова мимолётно улыбается, отпускает прядь, поднимается на ноги и просто уходит.

Просто уходит!

Меня начинает разбирать злость: ну точно ненормальный!

3. Глава 3

Остываю быстро — что я хорошо усвоила, находясь здесь, так это то, что злость разрушает. Психику, нервную систему и мозг. То, что мы творим, негодуя на кого-либо, не поддаётся контролю, а сожалеть потом о содеянном… Такое себе удовольствие. Особенно «загорая» в психклинике.

В общем, я оставила себе недовольство и плохое настроение, а злиться старалась как можно меньше. И потом, в конце концов, пришлось признать, что по-настоящему влиять я могу лишь на саму себя, а другим необходимо давать возможность самостоятельно решать как быть и что делать. Даже если это нелегко по отношению к самым близким.

Неожиданно, но терпеть эту жизнь, после этого умозаключения, стало гораздо проще.

— Вика! Идём! Приветственное собрание вот-вот начнётся!

Виола стоит у того самого орла, напомнившего мне о собственной низости, и, размахивая руками, зазывает меня обратно в помещение. Я ей киваю, вздыхаю и отрываю задницу от лавки.

Общие терапевтические кружки проходят каждый день, но в честь новоприбывших их временно обзывают приветственными. Мне против воли любопытно, что выдумал о себе этот странный Кирилл, чтобы не отличаться от нас, больных на голову.

Мы с Виолой входим в терапевтическую комнату последними. Она мало чем отличается от остальных комнат в клинике: те же стены тёплого жёлтого оттенка, окна в пол, убранные лёгкими занавесками, мягкая мебель и шкаф со всякой всячиной. Лишь чёртовы стулья, собранные в круг, говорят о том, что здесь будет проходить собрание. Сегодня прибавился ещё один стул — тринадцатый — количество «узников», способных более или менее разумно мыслить и говорить.