С тех пор многое, как говорится, кануло в Лету, включая детские игры и кое-какие странные забавы, вроде коллективных путешествий по чердакам. Даром что и я сам, и мои товарищи были глубоко демократического происхождения, наши любимые игры простонародными не назвать. Разумеется, мы играли в лапту, и в «чижика», и в немецкий штандер, невесть каким образом затесавшийся в наш московский быт, и в дочки-матери, и в испорченный телефон, но никогда не играли в деревенские «бабки» и в пристенок, считавшийся увеселением неприличным, к которому могут быть пристрастны только хулиганы и дураки; были и совсем дедовские игры, вроде фантов или «флирта», широко распространенные еще при стеариновом освещении, во времена извозчиков и крахмальных манишек на тесемках, но были и такие благородные забавы, каких до нас, кажется, не было никогда.

Например, мы играли в государство; эту игру выдумал детский писатель Лев Кассиль для маленьких героев своей книги «Кондуит и Швамбрания», а мы перевели литературу в практическую плоскость и так увлеклись новым занятием, что мой товарищ Борька Миронов остался в пятом классе на второй год.

У этой игры было два варианта; первый состоял в том, что каждый выдумывал себе собственную страну и олицетворял все признаки государственности от монархии до правил дорожного движения и от вооруженных сил до отрывного календаря. Так, в моей Кисляндии я исполнял должность президента республики, главнокомандующего, министра иностранных дел, равно как и всех прочих, выпускал свою валюту на тетрадной бумаге в косую линейку, изобретал ордена из картона и фольги от конфет «Мишка на Севере», сочинял историю государства, придумывал национальные праздники, которые шли у меня через день, издавал указы, обнимающие чуть ли не все случаи жизни, вел статистику и колонизировал близлежащие острова. Кроме моей Кисляндии, существовали по соседству еще Аэропландия, Отлантида, Пионерия Борьки Миронова и даже королевство под невозможным названием Ласточкино Гнездо. Все наши государства были изображены на большой карте, рисованной акварельными красками, и, таким образом, составляли отдельный мир.

Второй вариант этой игры отличался от первого только тем, что государств придумывалось всего два, допустим, это были Кисляндия и Отлантида; наша компания делилась поровну на две нации, и мы соперничали между собой самым жестоким образом, вплоть до подделки валюты и засылки лазутчиков в стан врага. Первый вариант все же был предпочтительнее второго, поскольку у нас постоянно выходили междоусобицы из-за дележа портфелей и должностей.

Другая игра, тоже захватившая нас с головой, как первая любовь, носила не такой глобальный характер и напоминала обыкновенных «солдатиков», с той, впрочем, разницей, что была несравнимо интереснее, оснащеннее и сложней. Главное, что солдатиками мы играли не покупными, как большинство наших сверстников, а самодельными, – из пластилина, фольги, крышек от молочных бутылок, дерева и разной мелкой поделочной ерунды. Мы их вылепливали высотой сантиметра в три, снабжали кирасами, шлемами на манер конкистадорских, палашами из спичек, крашенных серебрянкой, и миниатюрными мушкетами, которые стреляли самым натуральным образом, если набить их толченой серой, а также знаками отличия, смотря по цветам полка. Конница изготовлялась тоже из пластилина, а пушки из карандашей «Искусство», если имелась в виду полевая артиллерия, и из катушек для ниток, – если тяжелая, осадная, предназначенная для бомбардирования замков и городов. Стреляли они так: набьешь в жерло серы, закатишь туда пару-тройку спичечных головок, потом подожжешь с казенной части, имевшей вертикальное отверстие, и вот оно, счастье, – из ствола вырываются клубы игрушечного вонючего дыма, и крошечные бомбы летят в сторону противника, подскакивая и шипя. Поскольку замки и города мы строили из соломы, которая шла на каркасы, и папиросной бумаги, то зажечь любой населенный пункт было делом пяти минут.