В обители обходились без чинов. Сестры не слишком строго делились на два разряда – послушницы и посвященные, а званий почти не было, ведь обитель не двор и не армия. Только настоятельница и мунгуна.

И еще третье – хранительница могилы. Тунува получила это звание на сороковой день рождения, и с ним – честь оберегать останки Клеолинды Онйеню, Матери, сразившей Безымянного, лазийской принцессы, основавшей обитель.

«Я мало знаю людей вернее тебя, Тунува. Ты станешь хорошей хранительницей, – сказала Сагул. – Береги ее!»

Тунува не подвела. Каждую ночь, когда обитель затихала, она спускалась в склеп, чтобы исполнить последний обряд дня. Нинуру всегда сопровождала ее, подобно белой тени.

Нинуру была меньше всех в своем выводке, а теперь ростом почти сравнялась с Тунувой и хранила ей нерушимую верность – как всегда бывают верны ихневмоны тем, кто впервые накормил их мясом. Они запечатлевают кормильца на всю жизнь.

Запечатлели они и обитель. Минули столетия с тех пор, как стая ихневмонов пришла в Лазийскую пущу, чтобы служить Матери, и ее девы обучили зверей говорить. Ихневмоны учуяли в Лазии Безымянного, признали его своим врагом и с тех пор стали верными союзниками обители. Внешне они походили на мангустов – как лев походит на кошку.

У дверей Тунува поставила светильник рядом с сундуком и отперла замок первым из трех ключей. В сундуке лежал плащ. Краска не потускнела за века, прошедшие с тех пор, как его носила Клеолинда, – осталась густо-багряной, словно зрелый финик. Бережно развернув накидку, Тунува набросила ее на плечи. Она год от года боялась, что ткань – память о Матери – расползется в пальцах.

Второй ключ открывал дверь в гробницу. Она обошла ее, зажигая от своего огонька сто двадцать светильников – по одному на каждую жизнь, оборванную приходом Безымянного в Юкалу. Когда вся камера засияла, она повернулась к каменному гробу и засветила последний светоч в руках каменного Вашту, высшего божества огня.

Тунува налила себе из кувшина с драгоценным вином, изготовленным из смолы дерева. Испить его дозволялось только троим с высшими званиями. Преклонив колени перед гробом, она ополовинила чашу и молчанием почтила сто двадцать жизней.

Она повторила про себя все имена и завела долгую молитву на селини, согревая горло песнопением. На этом языке говорили в затерянном древнем городе Селинун, откуда вышла пророчица Сутту, положившая начало дому Онйеню.

Одним глотком допив вино, Тунува встала. Пол в последние дни стал жесток для ее коленей – в другой раз надо будет захватить циновку. Она коснулась могилы ладонью.

– Будь спокойна, Мать. Мы твои дочери, – тихо сказала она. – Мы помним. Мы здесь.

За дверью гробницы она вернула плащ в сундук, заперла его и оставила на ночь зажженный масляный светильник. С рассветом вернется, чтобы подлить масла и произнести утренние молитвы.

Третий ключ холодил тело под одеждой. Он был бронзовый, с головкой в виде апельсинового цветка с белыми эмалевыми лепестками. За десять лет Тунува ни разу им не воспользовалась. «От тебя требуется только носить его при себе и сторожить, – сказала ей Сагул. – А что он открывает, тебе знать не надо».

Поднявшись по лестнице, Тунува обратилась к ихневмону:

– Нашла?

Нинуру ткнулась носом в стенную нишу, шумно поскребла лапами и вернулась с тканым мешочком в пасти.

– Спасибо. – Тунува взяла находку и почесала спутницу между ушами. – Скоро поедем гулять?

– Да. – Нинуру смотрела на хозяйку черными блестящими глазами. – Сию наказана. Не надо носить ей подарки.

– Ох, и ты туда же! – Тунува постучала пальцем по розовому носу. – Хватит того, что Эсбар мне выговаривает!