– Баллоны… – Фридрих скорчил рожу. – Почему во множественном числе? Тебе один запасной и мне один.

– А если нападение? Эти бородатые вконец берега потеряли. Зачем их пускают в таких количествах. Беженцы, говорят, помочь нужно. Ты видел этих беженцев? Смотреть страшно.

– Ты молодой, а я помню те времена, когда их на нашей земле не было.

– Скоро холмы пойдут, гляди в оба, – сказал Ганс, зыркая по сторонам.

– Ну ты, килька не оперившаяся, – беззлобно проворчал Фридрих, – не учи отца маму любить.

Справа на холмах раскинулся палаточный лагерь беженцев из Южных земель. Его было видно за несколько миль по высоким кострам.

– Повозка в порядке? – спросил Фридрих. – Не хватало застрять посреди дороги рядом с этим гадюшником. Вот кстати, что они к нашим бабам пристают? Зудит у этих бородатых между ног, что ли?

– Может быть им лобковые вши покоя не дают? – предположил Ганс. – Чешется там все, а они думают, что это любви хочется.

– Вот и любили бы своих ишаков, как этого требуют их древние и красивые обычаи. У них мальчик становится мужчиной, только когда с ишаком переспит и никак иначе.

– Затейливо, – хмыкнул Ганс. – И не боятся подхватить что-нибудь.

– Они смелые и гордые, и ничего не боятся. Так как там с повозкой, на ходу?

– Ты же сейчас едешь, а не пешком идешь, значит на ходу.

– Притормози.

– Зачем, опять живот прихватило?

– Уголька подкинуть нужно. У тебя привычка дурацкая, повозка останавливается, начинаешь топливо в топку кидать. Начальник узнает, уволит тебя за несоответствие. Он это быстро. Понять его можно, разные ценные вещички возим, иногда даже очень ценные.

Ганс послушно свернул на обочину, затормозил и вышел, хлопнув дверью. В недрах котла клокотала вода, пар шумел в медных трубках, но огонь в железной овальной печи почти потух.

– Проклятье, – выругался Ганс и полез в карман за черными от угольной пыли перчатками, натянул их на руки и начал доставать из кузова крупные куски каменного угля. Фридрих вышел из кабины и встал в заученную многолетней практикой позу вооруженного охранника с ружьем на перевес. Ганс складывал уголь на земле пирамидкой около печи, вытащил несколько поленьев и бросил в топку.

– Подождать нужно, – сказал Ганс, – пока дрова разгорятся. Потом еще уголь…

– Как там Рубиновые Звезды сыграли? – спросил Фридрих, цепко осматривая округу. – Я не успел прочесть. Золотой Дворец – сильная команда, прошлогодний кубок взяла.

– Три один в пользу Золотого. Пять серебряных просадил. Надеялся на чудо.

– У Мони Блохи ставки делаешь?

Ганс кивнул в темноте.

– На что надеялся, ставя на Звезды? – спросил Фридрих. – Ну да, на чудо… Я никогда ставки не делал.

– Потому что ты скупердяй, – прошептал Ганс.

– Что говоришь, не расслышал?

– Дрова сырые, долго разгораться будут. Потом уголь еще…

– Колеса проверь. Пока стоим, подкачай, если нужно.

Ганс постучал по колесам ногой и вернулся к печи, как будто его личное присутствие могло ускорить процесс горения.

– Марта знает, что ты игрок? – спросил Фридрих.

– Откуда ей знать, – ответил Ганс. – Я не хвастался. Умею язык за зубами держать.

– Могла бы и сама догадаться, денег, наверняка, не хватает.

– Я сказал, что зарплату урезали. Нам ее родители помогают. А ты как выходные провел? – спросил Ганс, чтобы сменить тему.

– На зайца ездил. Двух добыл. Хорошее подспорье, каждый около восьми фунтов. Мясо в какую цену сейчас? То-то и оно…

– Ловко у тебя это получается, в бегущего зайца с одного выстрела, – с подхалимскими нотками в голосе сказал Ганс. – Я бы вряд ли сумел.

– Все зависит от техники охоты. Стреляю я отлично, это правда, но предпочитаю бить наверняка. Выхожу ночью, после захода солнца, на груди газовый фонарь висит. Пока новый, светит достаточно ярко шагов на пятнадцать, а мне больше не нужно. Заяц зверь ночной, я имею ввиду, кормится ночью. В темноте у него глаза светятся.