– Музыка природы чарующа! – отрезала Турби. – Просто не всем дано ее услышать. А вы, Данислав… Серба? Я вспомнила, это ведь ваши родители, Дана и Святослав?..

– Да, – сказал он несколько сухо, поскольку разговоров на эту тему не любил.

– Владельцы «Искусственных садов», компании по организации техносферы! Ясно, почему вы техно защищаете… – Она поймала предостерегающий взгляд Калема, несколько мгновений непонимающе смотрела на него, затем тряхнула головой. – Вы, Данислав, не обижайтесь, но ведь они погибли в катастрофе, когда Глобальный мост обрушился в Коралловое море!

– Не весь мост, а только одна секция, – поправил Дан.

– Это все равно! Я говорю о том, что они… только не сердитесь… всю жизнь работавшие на техно, как раз и стали его жертвой!

– Нет, жертвой людей. Взрыв устроили гвинейцы из Нового Маданга. Люди делают техно злым или добрым, это же ясно.

Гвинейцы, облучившиеся прогрессом соседних народов, быстро и неожиданно для остальных превратились в техноварварское племя крайне агрессивного толка. Они оставались чуть ли не последней на планете народностью с четкой культурно-этнической идентификацией в отличие от большинства других, сначала перемешавшихся, а после разбившихся на автономии, созданные вовсе не по национальному или расовому признаку.

Дан покосился на Нату – та сидела, будто палку проглотила, сжимая ножку бокала. Мизинец оттопырен не был.

– Дорогая, но ты же пишешь стихи, – вмешался Калем. – Поэзия, а? Суслики и бобры не сочиняют стихов, и ветер тоже…

– Я черпаю вдохновение из природы! – сказала Турби и, подумав, добавила: – Поэзия природы божественна! Бог создал жизнь, но дьявола в божественном плане не было – его создали люди. Техно лишено добра. Оно неодушевленно, безжизненно, а природа – одушевленна. Нет, одухотворенна!

– Ну, искины тоже одушевленны, – не согласился Калем. – Да и в природе…

– Никаких искинов нет!

– Ну что ты, Турби… Просто их совсем мало, меньше десятка, и работают они где-то в недрах самых крупных корпораций. А вот так, как Гэндзи, то есть чтоб случайно родившийся искин… вообще единственный раз. Так вот, насчет природы – какое же там добро со злом? Там рациональность, выживание видов, смерть слабейших и больных. А мы о своих калеках заботимся – при помощи той же техники, кстати. Вот завтра поглядишь на Общежитие и решишь, прекрасно оно или нет. По-моему, классно у них получилось. Ну и, если уж твоей… э-э… твоей мысли следовать, Турби, то технологии Общежития как раз «добрые» – потому что направлены на жизнеобеспечение и комфорт людей, которые там будут жить. Люди, освобожденные почти от всех бытовых проблем, смогут отдаться, гм… – он блеснул черными глазами на блондинку и быстро отвел взгляд, – отдаться творчеству, науке, поэзии, в конце концов. Натура такие условия жизни никогда бы не обеспечила, пещера какая-нибудь или там шалаш из веток… Природа лишена комфорта и негигиенична.

Турби, которой через взгляд передалось томительное волнение, овладевшее после второго бокала вина горячей натурой Калема, молчала. Мизинец был оттопырен.

– Кстати, искины, – сказал Дан, радуясь, что Калем сам подвел разговор к этой теме, и спеша завершить невразумительный спор. – Что тут у вас произошло с этим, как его… с Ганджи?

– Гэндзи, – поправила Турби.

– Да, Гэндзи. У нас в новостях про это говорили, но как-то смутно.

– Потому что оно и было все очень смутно, – откликнулся Калем. – Вячеслава Раппопорта помнишь? У него еще старший брат на Континентпол работает вроде бы.

– Конечно. Вячеслав Раппопорт у нас теорию информации читал.