Ната улыбалась и кивала. Потом вспомнила прерванный появлением рекламного автомата разговор.

– Даник, я все-таки не пойму, почему именно ноги? Если умеют делать такое… почему другое что-то не меняют?

– Колесо было величайшим изобретением человечества, – авторитетно заявил Дан. – Очень сильно повлияло на прогресс. Но колесами в природе никто не обладает, это чисто искусственная штука. Люди тысячелетиями использовали разные повозки, передвигающиеся на колесах. А теперь вот решили и сами… Ты видела, с какой скоростью они двигаются?

– Но ведь ноги! – не унималась Ната. – Они же… Ну вот у женщины – когда красивые ноги, ведь на них приятно смотреть, правильно? И трогать их. Я имею в виду – вам приятно. Мужчинам. И мужские ноги, когда они хорошей формы, то…

Данислав возразил:

– Послушай, но ведь у меня телесный софт прошит, ведь ты знаешь! Это тебя не смущает?

– Так его не видно, – возразила она.

– Ну так что же… Все равно, дело просто в привычке. Среди колесничих уже тоже конкурсы красоты проводятся. И колопорно тоже уже есть. «Сладкий изгиб» вот – не смотрела такое видео?

– Не смотрела! – испугалась она.

– Когда вернемся – я тебе покажу.

– Не надо! – Ната с опаской покосилась на него, словно домохозяйка, которая вдруг узнала, что ведущий замкнутый образ жизни милый пожилой господин по соседству – агрессивный фетишист-некрофил. – Тебе такое нравится?

Он помотал головой:

– Нет, что ты. Я для общего развития смотрел.

Она что-то еще говорила, но Дан уже не слушал – он задумался над своими словами: «Когда вернемся…» Надо сказать ей. Обязательно, ведь это, в конце концов, жестоко… Сейчас она еще может поступить куда-то на курсы, выучиться… на секретаршу какую-нибудь, что ли? Он поможет устроиться куда-то. А если тянуть… вдруг забеременеет? Конечно, случайно такое теперь не происходит, но Ната хотела ребенка, уже трижды она несмело подступалась с этим вопросом, а Дан пресекал такие темы на корню. И она может специально… Не выпить вовремя таблетку – проще простого. И что потом? Насколько Данислав ее знал, на аборт Ната не согласится ни за что.

– Ты иногда молчишь, – сказала она. – Вроде что-то сказать хочешь.

– Нет, я… – начал он.

– Но я же вижу. Что такое, Даник?

– О, гляди, Калем! – обрадовался он. – Видишь? Идем к нему. Я пить хочу.

Колесничий покачивался возле столика открытого кафе, на стуле рядом сидела блондинка – они пили вино и ели мороженое. Калем помахал рукой.

– Садитесь, дорогие… Вино, водка, виски? Это Турби. Турби, это Данислав Серба, однокашник мой, а это Ната.

Турби напомнила Дану собаку породы колли, которую очень плохо кормили. Сколько он помнил, у Калема была склонность к утонченным во всех смыслах женщинам – изящным до безобразия. И лицо: худое, вытянутое, унылое…

– Я вас раньше здесь не видела, – сказала она, поднося к губам бокал, который держала за ножку двумя пальцами, отставив мизинец.

Зряшная женщина – сразу понял Дан. Они с Калемом насмешливо переглянулись – тот заметил, куда смотрит приятель, и еле заметно нахмурил брови, как бы говоря: «Ну так что? Я прав, а ты в женщинах ни черта не смыслишь, как и раньше». Когда-то они с Калемом – тот еще не был колесничим – сильно на эту тему спорили. Калем твердил: «Это мы, мужики, грубые скоты, даже если интель какой-нибудь, начитанный сукин сын в очечках и с тонкими усиками – все одно, питекантропия сидит где-то глубоко, никуда не деться от нее. Но женщины – они должны быть тонкими, воздушными – и телом, и мыслью, и чувствами. Приличными, светскими. Желательно – поэзию чтоб сочиняли». – «Ерунда! – говорил в ответ Дан. – Тонкими – ну это еще ладно, но светскими… Знаешь, как вычислить бабу, с которой точно нельзя дел иметь?» – «Как? Ну как?!» – распалялся Калем (они к началу таких разговоров обычно уже допивали вторую бутылку вина). «Угостить ее чем-то, шампанским или ликером каким. Если она держит бокал или рюмку, оттопырив мизинец, – всё, сразу вскакивай, беги подальше и не возвращайся». – «Херню говоришь! – обижался однокашник, у которого, конечно же, в это время был роман с очередной воздушной, как хорошо взбитый крем, грымзой с культурологического факультета, имевшей привычку отставлять мизинец, даже когда в руках ее был толстостенный пивной бокал. – Недоумок, ни черта в бабах не рубишь!» – «И вообще, я всегда предпочитал пивные ресторанам, – заключал Данислав. – Пивные, понимаешь? Там – жизнь, а в ресторанах – сплошной этикет. То же и с женщинами. А ты – жаркий южный мужчина, дались тебе эти, которые поэзию сочиняют! Тебе положено любить знойных блондинок, страстных, разнузданных в постели. А эти, утонченные… поэтессы, блин! С такой если спишь, так вроде дохлая лягушка рядом, холодная…» – «Те, что утонченные, они как раз в постели и разнузданные. А вот селянки всякие с виду кровь с молоком, а в постели вялые да стеснительные… коровы», – возражал Калем. Так они ни о чем никогда и не договаривались.