– Да он жопы преподам лижет так, что они сверкают ярче Солнца, – еле слышно пробормотал я себе под нос и неожиданно ощутил прилив бодрости, словно тёткин гнев дал мне заряд силы. Хм-м-м…

– Чего ты там шепчешь? Говори громко и уверенно. А не мяукай, как сраный кот.

– Говорю, да, Иван – настоящее солнышко. Большое такое солнышко, румяное, с отменным аппетитом, – с тщательно скрытым сарказмом сказал я и почувствовал острый локоток сестры, вонзившийся в мои рёбра.

– Да, так и есть, – важно согласилась тётка, даже не поняв, где я уел её сына-толстяка, способного сожрать двух немытых бомжей. Особой разборчивостью в еде он тоже не отличался.

– Можно, мы пойдём?! – торопливо выдохнула сестра, конечно же раскусившая мой сарказм. – Завтра рано вставать. В университет же надо.

– Пойдёте. Но сперва отстираете рубашку этого неряхи и уберётесь на кухне.

– Но ведь Ефросинья обещала наконец-то самолично прибраться, – проговорила Машка, вспомнив нашу двоюродную сестру.

– Ефросинье некогда было! Она весь вечер изволила петь, – с гордостью произнесла тётушка Клавдия и свысока глянула на нас.

– Как жаль, что мы пропустили такое незабываемое представление. У меня как раз уши заложило, а её дивный голос непременно прочистил бы их, – опять с сарказмом сказал я, кое-как скрыв презрительную усмешку.

Фроське медведь не только наступил на ухо, но и хорошенечко на нём потоптался. И те звуки, что она извлекала из своего тучного тела, приводили в ужас всех окрестных котов. Животные думали, что в этом доме в промышленных масштабах кастрируют их сородичей. Но тётушка недалеко ушла от дочки в плане музыкального слуха. Поэтому она искренне хвалила её и от умиления вытирала платочком уголки глаз.

– Доброй ночи, тётушка. Мы все сделаем, – торопливо выдала сестра, схватила меня за руку и потащила на кухню.

– И чтоб утром всё блестело! – ударил нас в спины противный голос тётки. – А если не отстираете рубашку, то шиш Мишке, а не новую! В этой будет ходить! Мы и так на вас свои деньги тратим! А вы отвечаете такой чёрной неблагодарностью! Могли бы и похлопотать за Ефросинью с Иваном, чтобы их тоже позвали в дом Ветровых.

– В следующий раз непременно попросим! – крикнула сестра и открыла дверь, ведущую на кухню.

– Ага, чтобы эти двое там все сожрали. А тётя с дядей тратят на нас гроши, да и то, чтобы потом кое-кого выгодно выдать замуж. Да и меня пристроят, если источник проснётся. Инвесторы, так сказать, – мрачно проговорил я и следом за сестрой проскользнул на кухню, погруженную во мрак. – Эх, чую, Маша, однажды ты проснёшься, а я стою посреди гостиной с руками по локоть в крови, на лице у меня безумная улыбка, а вокруг в живописных позах лежат трупы этих упырей. Кишки висят на люстре, как новогодняя гирлянда. А на столе лежит башка Ивана с яблоком в распахнутой желтозубой пасти. Да ладно, шучу я. Не напрягайся. Чувствую же, что замерла, как столб.

– Ох и фантазия у тебя, – раздался в темноте голос сестры. – Лучше включи свет.

– Сейчас, – произнёс я, нащупал выключатель, щёлкнул им и увидел невероятный беспорядок. – Вашу благородную мать! Они бы ещё посреди кухни нагадили! Это же надо устроить такой бедлам. Будто специально его сделали. Да не будто, а специально. Зуб даю, это Иван с сестрой постарались.

– Наверное, – уныло поддакнула Машка, даже не став ругать меня за непозволительный, по её мнению, лексикон. Кухня реально походила на такое место, где этажом ниже расположился Ад. В раковине громоздилась немытая посуда, на столе ковром лежали объедки, а на полу красовались подозрительные разводы. – Нам придётся сильно потрудиться.