Стемнело, но никто не мог сдвинуться в места. Снаружи послышался шорох: кто-то подошёл к домику. Асмундур положил руку на рукоять меча. Со скрипом открылась дверь, и в дом вошла Торгунна. Асмундур, его брат и двое его воинов вскочили, но Торгунна не смотрела на них. Она встала на колени перед очагом и разожгла огонь. Так же, не глядя ни на кого, вышла и вернулась с котелком, мешочком ячменя и полосами вяленной оленины. Потрясённые воины отступили к стене, они растерянно смотрели то на Торгунну, то на Асмундура и не знали, что делать, а ожившая Торгунна подвесила котелок над очагом и засыпала крупу.

Когда каша приготовилась, Торгунна протянула мужу плошку с едой.

– Ты голоден, любимый, поешь, – сказала она, глядя в сторону.

Асмундур взял плошку. Он сулчайно коснулся её пальцев, и отдёрнул руку, так они были холодны. Не сводя с неё глаз, он съел всё, но она всё так же не смотрела на него. Глядя на них, поели и остальные. Когда котелок опустел, Торгунна вышла из дома. Асмундур кинулся за ней. Она подошла к телеге и легла так же, как лежала раньше. Асмундур схватил её за плечи, но они оказались твёрдыми и холодными, а голова безвольно откинулась, обнажив тонкую шею. Сильный воин, победивший людоедов, сел на землю, прислонившись к колесу, и зарыдал, а его друзья стояли над ним и не знали, что сказать.

Утром быки потащили повозку дальше. Впереди ехали два его друга, а сзади – сам Асмундур с братом.

– Она не мертва, – сказал он. – Она не в Хельхейме.

– Ты обезумел от горя, Мунди, – ответил Бьярки.

– Нет, – упрямо замотал головой Асмундур. – Я верну Торгунну.

– Но как?

Асмундур задумчиво посмотрел на солнце.

– Ещё не знаю, но отпустить её я не могу.

У подножия ледника Хофсйёкюдль они остановились на ночлег. Споро в восемь рук возвели шатёр, Бьярки разложил дрова для очага, Асмундур поставил котелок, кожаную флягу с водой, крупу и вяленую оленину. Потом он сел, сели и остальные. Фроди достал кресало, но Асмундур остановил его. Они долго сидели вокруг холодного очага, не глядя друг на друга, пока снаружи не заскрипел снег. Откинулась шкура, закрывающая вход, в сгустившихся сумерках показалось бледное лицо. Качнулись тяжёлые косы цвета морёного дуба, когда Торгунна вошла в шатёр. Воины вскочили на ноги. Глядя мимо: в землю под ногами, на дрожащие под порывами ветра стенки, на дрова в незажжёном очаге – куда угодно, но не в глаза мужчинам, она подошла к очагу и взяла протянутое кресало. Фроди вздрогнул: теперь и он ощутил ледяной холод её тонких пальцев.

Всё повторилось. Она протянула мужу плошку с дымящейся кашей.

– Ты голоден, Асмундур, поешь, – сказала Торгунна, и он принял еду из её рук, но, как ни пытался заглянуть в глаза, она неизменно отводила взгляд.

Когда мужчины насытились, Торгунна повернулась и, глядя под ноги, пошла к телеге. Издав вопль отчаяния, Асмундур перепрыгнул пылающий костер и бросился за ней. Бьярки выскочил следом. Хаки выхватил горящее полено и с Фроди последовал за ними. Тень ледяной стены накрывала шатер, а за её изломанной гранью, возле распряжённой телеги стоял Асмундур. Он обхватил вырывающуюся Торгунну, как огромный медведь, забирающий свою жертву, только медведи не плачут. Три храбрых воина много раз, не задумываясь, бросались в самую гущу смертельной битвы, но сейчас стояли вокруг и не знали что делать. Ветер с ледника трепал жалкий огонек на недогоревшем полене, его рыжие отблески метались по нужному лису Торгунны, стиля мертвенную бледность. С огромным трудом, будто не слабая женщина сопротивлялась ему, а великан-людоед с далёкого скоттского острова, Асмундур развернул жену к себе.