Можно было бы задержаться ещё, и ещё, и ещё. Да хоть на тысячу лет. Работодатель – теперь уже бывший – не стал бы возражать. Но я, хлопнув на прощание по плечу Криспиона, двинулся к двери.

– Не отказывайся от удачи, – напутствовал Крисп. – Эта мерзавка никогда не бывает лишней.

Парня осушили бледные, настал черёд всяких сомнительных тварей, вроде Диона. Они рвали тело на части, рыча друг на друга, как шакалы.

Засов я выбил ударом руки, отшвырнул.

– Ливий уходит! – заорал на весь бар Криспион. – Ливий покидает нас навеки!

Ему отозвался могучий хор.

«Ну надо же, – удивился я, – меня здесь, оказывается, успели полюбить. А сам я если и сумел к кому привязаться – так только к простаку Криспиону».

Обернулся на пороге. Порозовевшие бледные оскалили зубы, теперь ничем не отличающиеся от человеческих. Сабела отсалютовала рюмкой водки и выпила.

Я взмахнул рукой и вышел в холодную октябрьскую ночь.

Погода в этом городе, будто издеваясь, жила строго по календарю. Испепеляюще жаркое лето сменялось промозглой дождливой осенью, а ровно через три месяца наступала морозная зима с таким количеством снега, что в первые дни заваливало все дороги.

Весна тоже была омерзительной. Поэтому я очень хотел домой. Не задержался бы здесь ни за какие коврижки.

Собственно, я мог вернуться хоть сию секунду, но не прихватить награду за эти десять лет было бы преступлением.

Отойдя на два шага, я обернулся. Заколоченная дверь, над ней выцветшая табличка: «Библиотека им. Н. Г. Чернышевского». И чуть ниже: «Не работает».

Маскировка пашет исправно, однако иногда её всё же срывает по непонятным причинам. И ещё более иногда кто-то оказывается рядом.

Я застегнул куртку, поднял воротник и, сунув руки в карманы, двинулся по улице Платонова в сторону центра. Настроение поднималось с каждым шагом. Дышалось всё свободнее. Последняя прогулка по опостылевшему городу. Ничто уже не сможет её испортить.

Впрочем, кое-кто попытался.

Возле закрытого на ночь табачного ларька дорогу заступили трое. Ещё одного я почувствовал сзади.

– О, здорово, брат, – негромко заговорил главный, в заношенной расстёгнутой дублёнке, и протянул руку. – Слушай, такое дело… Есть курить?

Я посмотрел на протянутую ладонь, потом – в глаза гопнику. Ударил кулаком по ролл-ставню, закрывающему ларёк. Кулак пробил тонкий металл и стекло. Завизжала сигнализация.

Согнув руку в локте, я дёрнул её на себя, и хлипкая защита вылетела.

– Кури, – приглашающе кивнул я на разбитое стекло.

Парни попятились, развернулись и бросились бежать. Тот, что хотел напасть сзади, обогнул меня и вчистил за друзьями крича:

– Блин, пацаны, это демон! Демон!

Я стряхнул изуродованный ролл-ставень, посмотрел на киоск, в недрах которого надрывалась сигнализация.

– Заткнись.

Сигнализация заткнулась. Я двинулся дальше.

Код от подъездной двери не подошёл.

Я, не веря глазам, уставился на мигнувшие красной подсветкой кнопки.

– Ты серьёзно? Вот так вот?

Смеяться или злиться? Надо бы посмеяться, но злость буквально схватила за горло. Что за чёртов детский сад!

Вздохнув, я положил на дверную ручку ладонь и прикрыл глаза. Почувствовал, как ожило, засветилось под одеждой знамение, нанесённое на правую дельтовидную мышцу. Одно из трёх моих знамений, за которое пришлось расплатиться возможностью курить табак.

У мастеров-знаменщиков условия простые: одна способность в мире людей отнимает одну радость в этом же мире. Я почти десять лет не мог позволить себе затянуться, но зато…

Электронный замок жалобно пискнул, и дверь отворилась. Я шагнул в тёплый подъезд.