– Ты уверен? – голос Карла стал мрачным, – Видимо, влияние на тебя уже оказано, Молле, иначе ты бы понял. Единственной целью мокоя всегда было захватить твое тело, получить его в свое личное пользование. Неужели ты думаешь, что это желание не сообщилось его крови? Неужели ты думаешь, что, получив хоть призрачную возможность забрать, наконец, твое тело, занять его, заполнить своей кровью, он откажется от нее?

Арчибальд промолчал, прижимая руку к груди. Ему чудилось, что внутри ползает и шевелится мерзкая одноглазая тварь, разрастающаяся с каждым мигом все больше и больше, что она поглощает его кровь, его тело, его сознание…

– Ты напуган?

Он вздрогнул. Напуган? Конечно, черт возьми, он напуган! Триумф этой дряни означает смерть для него, а умирать он не хочет. Не сейчас, не тогда, когда начал новую жизнь.

– Нет. То есть, ты полагаешь, что его кровь – каждая ее капля! – тоже обладает разумом, волей?

Из трубки донесся тихий вздох.

– Мокой – это лярва, Хищник, – негромко напомнил Карл, – Лярва, состоящая из множества поглощенных душ. Где гарантии, что, слизнув ту каплю крови со своих губ, ты не слизнул заодно и одну из этих мятежных душ?

***

Со времени памятного разговора с отцом Доминика прошло уже одиннадцать дней. Со времени беседы с Карлом – ровно неделя. Арчибальд, вынужденный уже дважды пополнять запасы «лекарства», чем в первую очередь не был доволен сам (не может же он постоянно пить кровь Доминика Конте!), сидел в своем рабочем кабинете, в ресторане и бездумно смотрел в документы. Цифры прыгали перед глазами, разбегались и путались; буквы скакали со строчки на строчку, а мысли были слишком далеко, чтобы сосредоточиться.

Он думал о будущем. Пытался понять, что хочет обнаружить Марко в библиотеках Нью-Йорка, пытался сообразить, может ли здесь быть что-то на интересующую их всех тему.

Нью-Йорк в понимании Хищника всегда был исключительно современным, модернизированным городом, и надеяться обнаружить в его библиотеках что-то о событиях прошлых лет представлялось наивным. С другой стороны, не исключено, что просто надо знать, что искать и где. Хочется верить, что Галлани это знает.

И для чего им здесь Барракуда? Даже оба – старший и младший! Если с отцом Доминика все более или менее объяснимо, то вот Джон Кэмпбел…

Арчи вздохнул. С молодым Кэмпбелом он, помнится, заключил перемирие, но прочность его оценить бы не взялся. В конце концов, претензии Джона к нему были более, чем справедливы – он ведь и в самом деле убил его отца. К тому же убил не по трагической случайности, а вполне осознанно, расчетливо…

Молле не жалел об этом. Он вообще никогда не жалел о своих жертвах, никогда не раскаивался в совершенном, чем одно время внушал нескрываемое отвращение своим нынешним союзникам. Друзьям?.. Во время прошлого путешествия он признал их друзьями. А теперь?

В дверь кабинета робко постучали, и мужчина заморгал, пытаясь вынырнуть из омута мыслей. Кто может заявиться к нему, да еще и с такой неуверенностью, он не представлял.

– Войдите.

Дверь приотворилась. В нее проскользнул долговязый юноша, бледный и взволнованный, комкающий в руке какую-то бумагу. Он вошел и, глянув на владельца ресторана, вдруг замер, будто громом пораженный. На лице его читалось недоуменное потрясение; в глазах застыл ужас.

Арчибальд, не говоря ни слова, приподнял левую бровь. Парня он не знал, и причин такой реакции понять не мог.

– П-простите, сэр… – молодчик, запинаясь, опустил взгляд, – М-мне в отделе кадров… велели поговорить с в-вами, вот я и…