«Может быть, действительно у него тетушка заболевает без чтения на ночь!» – пыталась она себя утешить.

Но в следующий званый вечер у графа разболелась голова, и он уехал раньше всех гостей. На прогулку верхом, где Софи намеревалась изобразить обморок и специально для этой сцены надела легко расстегивающуюся блузку, Саша, извинившись, явился со знакомым помещиком Иванцовым.

Через день Саша приехал и уехал с тетушкой. Наконец нервы у Софьи не выдержали. Она уже не понимала, в какую игру играет этот граф. Ей даже в голову не могло прийти, что ее банально не хотят. Под каким-то малозначащим предлогом Софи вызвала графа к себе и со всем пылом и страстностью призналась ему в своем чувстве, ни минуты не сомневаясь, что в следующую секунду граф заключит ее в свои объятия и она наконец получит желаемое. Ответ Орлова сначала просто не дошел до ее сознания. С состраданием глядя на женщину, граф искренне поблагодарил ее за доверие и за чувство, которое она к нему, недостойному, испытывает. Но он считает невозможным обманывать такую необыкновенную особу, каковой, безусловно, является Софья Павловна. Так как при всем своем желании он не способен ответить на ее высокое (тут граф не выдержал и ухмыльнулся, но тут же взял себя в руки) – в общем, на то чувство, которое она к нему испытывает. На этом он вежливо откланялся и отбыл, мысленно перекрестившись.

Истерика Софьи Павловны была ужасна! Она рыдала и кричала половину дня. Ночью обеспокоенная прислуга носила ей склянки с успокаивающими и грелки. Первый раз с ней так поступили! Первый раз мужчина, которого она хотела, был с ней так отвратительно холоден!

На следующий день она, все еще на что-то надеясь, написала ту самую записку, на которую граф отвечал на глазах у Натальи.

«Прошу прощения. Нездоров. Быть у вас не смогу», – опять прочитала Софья. И гнев, и лихорадка вдруг оставили ее. Спокойная, холодная ненависть остудила горящую душу. Алина с ужасом увидела, как на нее глядят совершенно ледяные, немигающие глаза хозяйки. «Бумагу, перо», – прошипела Софья.

Утро воскресного дня выдалось пасмурным, под стать Наташиному настроению. Спала она беспокойно и проснулась без обычной улыбки. Всю ночь ей снилась Софья Павловна Зюм, танцующая танец вакханки с факелами в руках. Вокруг нее, по-заячьи сложив руки, прыгали граф Орлов, тайный советник и почему-то помещица Князева.

«И что это они у меня все танцуют?» – мрачно думалось Наташе.

И взгляд ее отмечал легкие трещинки в ступенях лестницы, ведущей со второго этажа вниз. И сухой лист с шуршанием упал с раскидистой герани, полыхавшей на окне в гостиной. И кофе горчил. Наташа третий раз подливала в чашечку сливки и переложила сахара до невозможности, а все горько…

– Сегодня, душа моя, к нам на партию в винт гости пожалуют. Думаю, и отобедаем вместе, – сообщил за завтраком Николай Никитич, не замечая, от переполненности хлопотливыми мыслями, Наташиного плохого настроения.

Это означало, что в Маврюшино съедется цвет уездной мужской интеллигенции. Друзья князя будут пить вино, курить, играть в карты, попутно предаваясь философским размышлениям.

«Интересно, какую тему они выберут на этот раз?» – подумала Наташа, из чувства противоречия допивая остывший и ставший от этого вконец омерзительным кофе.

Предыдущая игра прошла за обсуждением вопроса о том, как влияет на характер человека принадлежность к той или иной нации. Закончилась долгая и шумная дискуссия криками местного банкира Иосифа Моисеевича, что он немедленно вызывает на дуэль помещика Василия Глущенко за неосторожно брошенную им фразу: «Есть жиды, а есть евреи, и разница между ними как между русским пропойцей и царем!» Никто, конечно, не стрелялся, и после вечера новоявленные враги отправились в поместье к Василию, дабы продолжить спор за рюмкой горилки.