– Пляж находится в собственности штата? – поинтересовался Мейсон.

– Нет, это частное владение.

– Тогда почему бы другим собственникам не объединиться и не выкупить этот участок?

– Потому что в документе, обеспечивающем право на владение этой землей, есть один необычный пункт, – объяснил Бэнкрофт. – Земля передана в наследство под опекунский совет с условием, что в течение десяти лет она будет открыта для публичного пользования по таксе, установленной советом опекунов. Хозяином этого участка был какой-то патриотичный землевладелец, который считал, что все побережье захватили богачи, а простому люду ничего не осталось.

– И как управляется эта собственность? – спросил Мейсон.

– В высшей степени добросовестно, по крайней мере до сих пор. Владельцы сделали все возможное, чтобы исключить проникновение нежелательных элементов. Однако пляж открыт для публики – со всеми вытекающими последствиями.

Мейсон кивнул на телефон.

– Вы знаете, где находится банк вашей падчерицы, – сказал он. – Она в городе. Сейчас одиннадцать часов утра. Позвоните в банк и попросите к телефону человека, отвечающего за ее счет. Скажите, что вы не хотите, чтобы об этом звонке кто-нибудь узнал, назовите свое имя и попросите сообщить, не сняла ли ваша падчерица со своего счета полторы тысячи долларов в десяти– и двадцатидолларовых купюрах.

Бэнкрофт на мгновение заколебался, потом взял телефон, протянутый ему Деллой Стрит, позвонил менеджеру банка, назвал свое имя и сказал:

– Мне нужна строго конфиденциальная информация. Я хочу, чтобы о моем звонке никто не знал и чтобы в связи с этим ничего не предпринималось. Меня интересует, не снимала ли моя падчерица этим утром деньги со своего счета… Да, я подожду на линии.

Бэнкрофт держал трубку еще пару минут, потом сказал:

– Слушаю… да… понимаю… Большое вам спасибо… Нет, не надо ничего говорить… Никто не должен знать, что я звонил, и забудьте об этом деле.

Бэнкрофт повесил трубку, повернулся к Мейсону и кивнул.

– Она получила по чеку полторы тысячи долларов наличными, – сказал он, – оговорив при этом, чтобы деньги были выданы банкнотами в десять и двадцать долларов. Кроме того, попросила дать ей десять серебряных долларов.

Мейсон минуту раздумывал, потом сказал:

– Позвольте дать вам один совет. Хотя, возможно, вы не захотите ему последовать.

– Какой совет?

– Тот тюремный священник, который вам помог, – он еще жив?

– Да. Теперь у него довольно большая церковь.

– Сделайте значительное пожертвование в пользу этой церкви, – сказал Мейсон. – После этого публично объявите о своем долге перед этим священником, объясните, что вы человек, выбившийся из низов, и что в ранней юности вы совершили некоторые ошибки. Иными словами, сбейте шантажистов с ног, воспряньте духом и гордитесь тем, чего вы достигли.

Бэнкрофт побледнел и покачал головой:

– Я не могу этого сделать, мистер Мейсон. Это убьет мою жену. В такой ситуации это ее просто убьет. А Розина окажется в совершенно невозможном положении.

– В таком случае, – сказал Мейсон, – будьте готовы платить, платить и платить.

Бэнкрофт кивнул:

– Я так и думал.

– Если только вы не захотите, – добавил Мейсон, – дать мне полную свободу действий.

– Разумеется, я этого хочу, – сказал Бэнкрофт. – Потому я и здесь.

– Иногда шантажисты бывают уязвимы, – объяснил Мейсон. – Их можно посадить в тюрьму по какому-нибудь другому обвинению, и, конечно, если вы обратитесь в полицию, то можете рассчитывать на самое активное сотрудничество…

– Нет, нет, нет, – сказал Бэнкрофт. – Мы не можем обращаться в полицию. Они не должны узнать… По крайней мере, не сейчас – все это кончится чудовищным скандалом.