Римма еле договорила: в горле запершило, в глазах защипало. Не надо было звонить, не надо было… Начинать обсуждать Калугина! А рабочего разговора без упоминания бывшего мужа не вышло бы, она это знала.

— Чтобы жить вместе! — голос у подруги теперь злой, громкий и резкий, как удар хлыстом. — И больше ни для чего! Если тебе снова нужна помощь профессионала, я его найду.

— Мне не нужна ничья помощь! Я психически здорова!

И Римма скинула звонок. Она сделала для Катерины всё, что та могла бы от неё потребовать: нашла себе замену, даже оставила визажистке всю профессиональную косметику. Все оставила — конечно, придётся вернуться за лаками и прочим, но для начала нужно оборудовать лоджию. Нет, для начала надо убедить мать выкинуть с неё весь хлам… А если не получится, идти работать в салон. Да, так даже лучше… Лучше для всех — матери нужен отдых от дочери. И с дурной собакой клиенток домой не пригласишь.

Лоджия хороша лишь для студентки — письменный стол поставить да полку для книг, ну и… Тут и в мороз станет жарко… Надо на веки вечные запретить себе вспоминать их первую с Ваней близость. На диване матери нельзя, её кресло тоже лучше не разбирать среди бела дня, а то догадается о милом госте. Что остаётся? Как в лучших загородных домах Парижа — на шкуре медведя, который ондатр: ну, сколько бабушкиной шубе в шкафу моль кормить? Жаль только, что вместо камина — масляная батарея. Зато ногам тепло…

В груди закололо. Только не потому, что Грин припустил домой и пришлось бежать, а потому что осколок былого счастья, который она так и не сумела выплакать за прошедшие с аварии три года, вдруг шевельнулся в поджившем сердце. Нет, ей не нужен специалист— она не в депрессии, она смирилась — приняла свою новую сущность бездетной женщины и отпустила своего мужчину, чтобы он нашёл счастье с другой. Он ещё молод, красив, теперь уже при нормальных деньгах и с большой квартирой… С жилплощадью они решат всё полюбовно, ведь их семью разрушил не квартирный вопрос. Да и вообще у Ивана на неё намного больше прав, ведь начинали-то жить в квартирке его бабушки, которую потом с доплатой поменяли на трёшку в новостройке, и ипотеку выплачивал он, а она ещё и домашний офис из квартиры устроила и не только для себя. Да и вообще она на всё готова согласиться, только бы Калугин не пошёл в суд оспаривать развод.

Пока молчит — затаился: возможно, ему нужно время осознать, что у него начался новый жизненный этап. Теперь он крепко стоит на ногах, хотя до сих пор, как мальчишка, с любой раскатанной горки съезжает стоя… И на коньках таскал её кататься в городской парк каждую зиму… До беременности — потом сознательно избегал места скопления детей. Ему безумно хочется ребёнка — она не слепая, видит, как он страдает подле неё. Это всё его чёртова порядочность. Он и встречаться с ней отказался — сразу замуж позвал. Правда, всё отшучивался — мол, Андрюха жениться собрался, но неправильно младшему раньше старшего шею в хомут совать. Она его не затянула, она хомут сняла — отпустила верного коня на чужой луг пастись. Так правильно, иначе нельзя…

— Это неправильно, — так считала мать. — Это ваш общий крест и тащить его вам вместе…

Римма не взяла из квартиры никаких вещей. Только самое необходимое, что влезло в чемодан — она не ушла от мужа, она сбежала: думала, ещё секунда и решимость иссякнет. И снова пройдёт не один месяц, прежде чем она решится на очередной откровенный разговор, из которого Иван, как всегда, выйдет победителем, а в глазах всего мира, и его собственных, — побеждённым чувством долга.