– Что ты хочешь делать в Париже?

– Не знаю. Зарабатывать на жизнь.

– В Париже я стою дорого, – заметила практичная француженка.

– Если мы будем вместе, это мне не будет стоить ни сантима, правда? К тому же ты можешь заняться другим делом.

– Но я ничего другого не умею, – изумилась француженка.

Плечи и широкая чистая спина Семена очень ей нравились, потому что выглядели надежными. Она даже провела по его большой сильной спине длинным ногтем, оставив на коже отчетливый след.

– Я могу красиво отдаться, ты знаешь. Но ничего другого.

– А чем ты раньше занималась во Франции?

– Позировала художникам.

– Спала с ними!

– Не со всеми, – согласилась Жанна. – Но бывала на разных веселых вечеринках. Плясала на столах голая, в русском национальном головном уборе. Его называют кокошник. Кель экзотик! Совсем голая, но в кокошнике на голове.

– Сучка, – нежно сказал Семен.

– Что значит сучка? – не поняла Жанна.

– Маленький русский зверёк женского пола, – объяснил Семен.

– Это хороший зверек?

– Сладкий и нежный.

– Ну ладно. Тогда зови меня так. И обними крепче… Кель экзотик… Сучка… Это звучит красиво… Я твоя маленькая сладкая сучка…

На другой день Семена схватила японская военная полиция.

Каким образом он выбрался из участка и оказался на голландском грузовике, этого никто не знает. Все его деньги остались у Жанны, он надеялся, что в течение недели она не будет принимать американских моряков. Мечтой бывшего марсового стало попасть в Париж. Несколько лет он упорно стремился в этот старинный французский город, но постоянно промахивался. В Нью-Йорке в каком-то грязном матросском борделе подцепил нехорошую болезнь, на Филиппинах в пьяной драке осколком стакана ему присадили по черепу, оставив на всю жизнь звездчатый шрам на правой части лба, в маленьком африканском порту Анниб его уложила на месяц гнусная черная лихорадка.

Но остановить Семена ничто не могло. Он стремился в Париж.

В Малакке жара, в Стамбуле проститутки походят на головешки, такие же худые и жадные, в Испании на них лучше совсем не смотреть. Семен все время стремился в Париж. Тонул у берегов Мадагаскара, отставал от корабля в Тунисе, сидел на Кипре в тюрьме. Там были очень крупные клопы. Таких он не видывал даже в Танжере, а в Танжере он тоже сидел в тюрьме. Там на грязной стене камеры было выцарапано гвоздем по-гречески: «Янакис – за убийство». Стоило родиться греком, подумал тогда Семен, чтобы в Танжере сесть за убийство! За годы скитаний он научился многим языкам, разумеется, в самых простых матросских вариантах. Еще он научился драться и не жалеть противника в драке. Он многому научился, но хотелось ему одного – попасть в Париж. В Париж, только в Париж! А заносило его то в Танжер, то в Малакку, то вообще в Гонолулу. Сперва Малакка ему даже понравилась, но когда его туда занесло в пятый раз, он решил, что Малакка это чистое рвотное. И не потому даже, что Малакка совсем не походила на Париж, и даже не потому, что в Малакке он напивался страшно, – просто человека нервирует невозможность добраться до того, чего сильнее всего хочется.

Летом 1911 года Семен все же попал в Париж.

Город встретил его неуверенным дождем, потом выглянуло солнце.

В кармане бывшего марсового лежало почти четыреста франков, неплохие деньги, если вдуматься.

Но вдумываться он не хотел.

Он волновался. Ведь он в Париже.

Правда, в воздухе, чуть смоченном каплями дождя, как и во всех других городах мира, все равно чувствовалось что-то рвотное, а люди не походили на художников. Даже надпись на уличных писсуарах «Лучший шоколад Менье» не показалась Семену остроумной.