Но чаще всего Жанна говорила о Дэдо.

Иногда Семену хотелось задушить этого сумасшедшего, хотя здоровье у Дэдо и без того не было крепким. Он постоянно пил, бранился, скандалил, бросался в людей тяжелыми предметами, ругал клиентов, раздевался догола в публичных местах. Жанна не одобряла таких поступков, но сочувствовала Дэдо. У него ужасный кашель. Он носит куртку и брюки из вельвета ржавого цвета в широкий рубчик. Вместо галстука повязывает широкий бант, наворачивает шарф вместо пояса.

И картинки у него странные, вздыхала Жанна.

Длинные головы, глаза как черные головешки, никаких ресниц, ужасно длинные носы и еще более длинные шеи. Все равно это лучше, чем рисовать окурками или из старых почтовых марок выклеивать пестрые домики и зеленые облака, как делают некоторые приятели Пабло. Однажды я слышала, как Андре говорил, что Дэдо, дескать, пока что не нарисовал ничего достойного. Он, дескать, много употребляет гашиша. Но это ерунда. Просто у Дэдо не очень крепкое здоровье, он возится с твердым камнем, вдыхает мерзкую каменную пыль. По тому, как глубоко, как нежно Жанна вздохнула, Семен понял, что ей хочется вернуться в Париж вовсе не потому, что это единственный в мире город, не похожий на рвотное, а потому, что там живет Дэдо.

Баталера Новикова Семен теперь встречал редко.

Потом прошли смутные (к счастью, не оправдавшиеся) слухи о том, что энергичного баталера убили во время каких-то матросских волнений. Но теперь это Юшину было уже все равно. Полюбив Жанну, он понял, что хорошая женщина запросто может заменить деревенский дом и корову. Дошло до того, что Юшин сбежал с борта парохода «Владимир», уже подготовленного к отходу в Россию.

Появиться в опустевших береговых казармах Семен не мог, его бы сразу арестовали.

С полушубком через руку, с матросским баулом в другой руке он появился в гостинице «Нева», где снял недорогой номер и сразу заказал Жанну. Сидя на диванчике, он представлял, как весело удивится Жанна, увидев влюбленного русского моряка.

Но ждать пришлось долго.

Сперва Жанна была занята с английским офицером.

Потом по предварительной записи ее перехватил немецкий чиновник, сильно тосковавший от того, что в Нагасаки никто не говорил по-немецки.

Только в одиннадцать часов вечера Жанна, наконец, постучала в дверь.

– О-ла-ла! Ты здесь? Почему? Я слышала, твой корабль ушел.

– Ну да, корабль ушел, а я остался. Ты сильно удивлена?

– Я сильней удивилась бы, увидев тебя на Монмартре, на улице Коланкур.

– Где это?

– Это в Париже, – ответила нежная проститутка, привычно раздеваясь. – Я тебе говорила, что Париж хороший город? Так запомни. Все остальные города по сравнению с Парижем просто рвотное.

– И Нагасаки?

– Нагасаки прежде всего.

– Ты так сильно хочешь вернуться в Париж?

– О-ла-ла! – сказала Жанна. – Но мне еще надо накопить денег.

– А ты уже много накопила?

– Почти половину того, что мне нужно, – честно ответила практичная француженка. У нее были пронзительные и бесстыдные глаза. Рыжие лохмы красиво падали на голые плечи. Пока Семен спрашивал, она успела раздеться догола. – Говорят, скоро сюда придет американский пароход. Говорят, он уже в пути. Вот тогда я заработаю на билет до Марселя.

– Когда придет это американское корыто?

– Не знаю. Говорят, через неделю.

– Сколько ты хочешь заработать?

Жанна назвала желанную сумму.

– Я дам тебе эти деньги, – сказал Семен. Его даже пот прошиб от такого неожиданного решения. – А еще я дам тебе теплый русский полушубок. Ты можешь продать его, а можешь носить. Как захочешь. Но все дни, пока этот вшивый американский пароход будет находиться в Нагасаки, ты будешь только со мной. А если хочешь, мы отправимся в Париж.