— Мама, я не специально, правда, — оправдываюсь.

Ненавижу это. Ненавижу, когда она кричит на меня, когда отчитывает, не пытаясь разобраться в проблеме и выставляя меня неблагодарной и виноватой.

— Два балла по контрольной по линейной алгебре ты тоже получила не специально? — её голос становится ледяным. Ещё немного, и большие окна моей комнаты начнёт затягивать зимним узором. И это при том, что на улице весна.

— Я не успела подготовиться, — смотрю ей в глаза, стараясь говорить ровно. — У меня тренировки. Скоро Кубок, мам, — напоминаю ей. — Я живу на льду!

«Только там и живу», — но эта часть мыслей так и остаётся невысказанной.

— Ты должна успевать всё! Глупые отговорки оставь для своих преподавателей. Мне нужен результат. Мы с отцом с рождения вкладываем в тебя всевозможные ресурсы не для того, чтобы ты нас позорила такими низкими результатами, — делает шаг ко мне, касается подбородка, поднимая моё лицо выше. Обманчиво мягко трёт щёку пальцем. — Девочка моя, ты лучшая. Ты должна быть лучшей. Не разочаровывай меня…

— Мама, там пожар! — снова орёт Аделина. — Пожар у Калинина! Мам!

Боже, за её особенно противное «Мам!» мне иногда хочется хорошенько ей двинуть!

— Какой ужас! — мать вскидывает руки и стремительно выходит из моей комнаты.

Дом бизнесмена и друга нашей семьи Калинина находится прямо напротив нашего. Там очень много дерева. Его жена — фанатка натуральных материалов.

Набросив тонкий вязаный кардиган, иду на улицу, чтобы глянуть, что же там на самом деле происходит.

Языки пламени уже охватили стены, крышу и перекинулись на отдельно стоящую сауну. Замечаю движение. Через забор друг за другом перемахивают какие-то парни и бегут в рассыпную.

К воротам подъезжают пожарные, разматывают шланги и начинают тушение, перекрикиваясь друг с другом. Жар огня, пожирающего дом, опаляет кожу, но я всё равно ёжусь и кутаюсь в кардиган. Перенервничала очень.

К нам подходят соседи из дома, расположенного через забор от нас. Разговаривают с мамой. Охают, подсчитывают убытки.

Подъезжает полицейская машина. Вторая гонит выпрыгнувших с территории пожара парней.

Я застываю, увидев, как открывается дверь. Прямо к полицейским и пожарным со двора Калинина выходит ещё один парень. Очень коротко стриженный. Рукава свободной рубашки цвета хаки, накинутой поверх белой футболки, закатаны по локоть. Мощные предплечья забиты татуировками. На шее и открытой части груди в вырезе так же видны рисунки. На нём цепочка с медальоном. Губы дерзко улыбаются. Он мажет взглядом по собравшимся зрителям. Всего на секунду задерживается на мне и борзо смотрит прямо на полицейских.

— Не двигаться! Не двигаться, я сказал! — орёт один из них, выхватив пистолет. — Руки поднял!

— Чё ты надрываешься? Я не ухожу никуда, — заявляет парень.

— Руки поднял, я тебе говорю, — требует полицейский.

— Окей, если тебе так спокойнее, — медленно поднимает вверх своих татуированные руки.

Мы снова сталкиваемся взглядами всего на секунду. В его наглых глазах расплавленная сталь и застывшая угроза, но он продолжает улыбаться, чем сильно нервирует полицейских.

Ему заламывают руки. Тот, что кричал громче всех, подходит и неожиданно ударяет парня кулаком в лицо, разбивая ему губу. Я покрываюсь мурашками и задерживаю дыхание, увидев кровь.

Он ведь крупный, накачанный, мог бы им ответить, но почему-то позволяет тащить себя к машине.

— Животное, — с пренебрежением выплёвывает моя мама. Соседи её поддерживают.

Полицейские, не церемонясь, заталкивают парня в машину. Он упирается лбом в стекло, пристально смотрит на меня. Дёргает правым уголком губ в ещё одной борзой улыбке и нагло подмигивает.