– Вы ее друг? Вы знаете, о ком я.

Я ответил:

– И да, и нет.

– Так все говорят. Характер у нее противоречивый, нрав буйный.

– О ком вы ведете речь?

– Не будем уточнять. Я ее не впустила. Час назад.

Я взглянул на Крамли:

– Взяли след, догоняем.

– Уточнять не будем, – повторила Калифия. – Орала она так, что я подумала, может, у нее при себе нож. «Нипочем тебя не прощу, – визжала. – Пустила нас не по тому маршруту: где надо наверх, у тебя вниз, где надо найти, у тебя – теряй. Чтобы тебе в аду гореть!» Потом, слышу, отъезжает. Этой ночью я вообще не засну.

– А не говорила ли она, – дикий вопрос, – куда собирается дальше?

– Никакой не дикий. Сперва она побывала у этого старого дурня с Маунт-Лоу, она его бросила после единственной неудачной ночи, потом у меня, ведь я ее подтолкнула, на очереди, похоже, несчастный обалдуй, что совершил обряд? Хочет собрать нас всех вместе да и скинуть с утеса!

– На это она не способна.

– Откуда вы знаете? Сколько у вас за жизнь было женщин?

– Одна, – сконфуженно пролепетал я наконец.

Царица Калифия промокнула лицо огромным, с полгруди, платком, успокоилась и начала медленно приближаться, продвигая кресло на колесиках грациозными толчками невероятно крохотных туфелек. Я не сводил с нее глаз, поражаясь контрасту между миниатюрными ступнями и обширным пространством верха, над которым маячило большое лунообразное лицо. Мне чудился дух Констанции, утонувший под этой массой плоти. Царица Калифия закрыла глаза.

– Она вас использует. Вы ее любите?

– Забочусь.

– Держите ухо востро. Она вас просила сделать ей ребенка?

– Так буквально – нет.

– Просить не просит, а мертворожденные выблядки получаются. По всему Лос-Анджелесу с окрестностями, на вшивом Голливудском бульваре, в Мейнском тупике. Сожгите ее постель, пепел развейте и пригласите священника.

– Какого, откуда?

– Я вас с ним сведу. Теперь… – Произносить имя ей не хотелось. – Наша приятельница. Она вечно пропадает. Одна из ее уловок, пусть все из-за нее стоят на ушах. С ней достаточно час провести, чтобы встать на уши. До уличных беспорядков дело доходит. Знаете игру в дядю Уиггили? Там дядя Уиггили говорит: прыг да скок, прыг да скок, назад к Курятнику бегом!

– Но я ей нужен!

– Ничего подобного. Ее хлебом не корми, дай кому-нибудь напакостить. Блаженны паскудники, которым паскудство в радость. Она вас с потрохами сожрет. Будь она здесь, ей-богу, переехала бы ее каталкой. Наверное, из-за нее и Рим пал. А, черт, – добавила она, – дайте-ка я снова гляну на вашу ладонь. – Массивное кресло заскрипело. Стена плоти угрожающе надвинулась.

– Вы собираетесь взять назад то, что увидели у меня на ладони?

– Нет. Я умею только видеть, что там написано. После этой жизни вас ждет другая. Газету порвите. Свадебное приглашение – в огонь. Уезжайте из города. Скажите ей, пусть сдохнет. Но не при встрече, а по телефону. Ну все, на выход!

– Куда мне теперь?

– Господи, прости. – Закрыв глаза, она прошептала: – Проверьте свадебное приглашение.

Я поднял карточку и всмотрелся.

– Шеймас Брайан Джозеф Раттиган, священник, собор Святой Вибианы.

– Скажите ему, его сестра в аду, причем дважды, пусть пришлет святой воды. Ну, проваливайте! У меня своих дел полно.

– Каких примерно?

– Сблевать.

Я зажал отца Шеймаса Брайана Раттигана в потной ладони, попятился и натолкнулся на Крамли.

– А вы кто? – Калифия наконец заметила моего спутника.

– Я думал, вы знаете, – отозвался он.

Мы вышли и закрыли за собой дверь.

Дом дрогнул под весом Калифии.

– Предупредите ее, – крикнула она, – чтобы не вздумала вернуться!