2. = 2 =

Около двух лет назад

*Карина*

С каким–то злорадным кайфом громлю к чертям собачьим обстановку в квартире подруги. Теперь уже бывшей подруги. Действую не задумываясь, словно на адреналиновом допинге. Ничего не чувствую, ни о чем не думаю, как робот. Беру одну тарелку и кидаю ее в стену, затем хватаю следующую, и та повторяет участь предыдущей – звонко, с эффектом опадая на пол мелкими осколками. И так до последнего красиво бьющегося столового прибора. А они стоят и смотрят.

Мой муж и моя лучшая подруга. Просто стоят и просто смотрят. 

“Почему они меня не останавливают?” — мелькает мысль и пропадает вместе с очередной посудиной, опавшей фарфоровой крошкой. Да и плевать мне на это. Во мне сейчас проснулась дремлющая, до этого момента, где–то глубоко внутри меня, решительная воительница. Эмоции хлещут через край, и я боюсь в них захлебнуться, но продолжаю свою маленькую месть.

Пусть так, пусть пострадает только обстановка, которую мой «ненаглядный» вполне в состоянии заменить на новую. Будет Светке чем заняться, пока я буду оформлять развод и передавать ей своего мужика в полное и без ограниченное пользование.  

Я не хочу прощать. Я не желаю больше быть обманутой.

— Карина, — летит в спину оклик Аркадия, — я тебя никогда не любил, — вбивает он последний гвоздь в крышку гроба, хоронящего мою наивную душу, — можешь подавать на развод, я все подпишу.

Вздрагиваю от звонкой пощечины злобной судьбы. Сказка про Золушку – всего лишь сказка. 

Не оборачиваясь, ухожу, переступив через гору битого фарфора и стекла, оставляя их в этих осколках, так символично напоминающих мою рухнувшую, словно карточный домик, идеально построенную семейную жизнь. 

Запал моей воинственности иссекает спустя время. А когда я оказываюсь стоящей на тротуаре, в потоке спешащих по домам людей – одна, под моросящим дождем и без зонта, – с грустью понимаю, что прошла пару кварталов, даже не замечая изменений в погоде. Мелкие капли сизой пеленой окружают меня, словно пряча от посторонних, смывая горечь разочарования, смешиваются со слезами, струящимися по щекам. 

Машина осталась на парковке около Светкиного дома и возвращаться за ней у меня нет никакого желания. Обнимаю себя за плечи, пытаясь прогнать озноб и, заметив небольшую кофейню, делаю шаг в ее теплое нутро.

Здесь пахнет терпким кофе и сладкой выпечкой. Шумит детвора и шушукаются влюбленные парочки. Здесь по–домашнему уютно и до слез сентиментально. 

Пробежавшись глазами по залу, нахожу самый отдаленный и самый незаметный одинокий и пустой столик. Киваю официанту и направляюсь к найденному местечку. Расторопный парнишка, видимо студент, в форменной рубашке, темных брюках и повязанном на бердах переднике темно–синего цвета с логотипом данного заведения, шустро принимает у меня заказ и также оперативно его приносит. 

Расставив на стол все тарелочки, чашечки, блюдца и пожелав мне приятного аппетита, Артем (так значилось на его бейдже) спешно удаляется. Я же, взяв в руки пузатый фарфоровый чайник, наливаю в кружку зеленого чая с мятой. Обнимаю чашку двумя ладонями и замираю на мгновение, вдыхая нежное переплетение ароматов, и пытаюсь согреться. 

За окном все еще сыплет нудный дождь нагоняя хандру. И робкие слезинки горечи скатываются по моим щекам, падая хрустальными капельками на клетчатую скатерть. Первые глотки чая становятся солоноватыми на вкус, и я заедаю их сладким тирамису. Он, словно волшебная пилюля, разгоняет на время грусть и вычеркивает из памяти недавние события.

Я наслаждаюсь десертами. Изучаю через окно вечернюю жизнь города и старательно прогоняю прочь горькие мысли и чувства. О том, как буду жить дальше, я подумаю завтра.