Ставлю в подсвечник новую свечу, скидывая восковой огарок в коробку около стола. Качество у них отвратительное, сгорают быстро, чуть ли не так же, как сальные. Еще и осталось мало. Заодно выкидываю и оставшуюся от ночного посещения девчонки сальную свечу туда же. Запах, кажется, до сих пор в кабинете стоит.

Вчера я должен был Марику наказать, чтобы знала свое место, чтобы понимала, на что ее обрекли ее же сограждане, чтобы задумалась, на чьей стороне стоит быть. Но каждый раз, когда она за обедом морщилась и задерживала дыхание, я злился все сильнее.

Чудовище тоже умеет сочувствовать. Хоть и грубо.

Ее тело, на которое поставили жестокую метку, совсем не предназначено для этой печати. Нежное, хрупкое, с бархатистой кожей… И совершенной грудью.

Я жил несколько лет отшельником, но не был никогда монахом. Да, не испытывал жгучего, сжигающего меня дотла желания: просто потребность и ее реализация. Но эта девчонка умудрилась затронуть во мне что-то глубинное. Я бы сказал, звериное, если бы не знал, что зверя уже давно нет.

А уж когда девчонка явилась среди ночи вся продрогшая и с заложенным красным носом… Какого демона?!

— Вы меня вызывали, ваше величие? — экономка слишком низко кланяется, слишком пытается проявить уважение, хотя я понимаю, что это не уважение — это страх.

— Ты дала расчет слугам? — начинаю издалека.

— Как вы и приказали. В доме остались только кухарка, одна горничная и я.

— Кажется, ты забыла еще одного человека, — смотрю внимательно на ее реакцию.

Как и ожидал, по лицу пробегает легкая брезгливость: еще бы, для нее девчонка уже не человек, рабыня, которую можно не брать в расчет.

— Все верно, ваша… рабыня тоже в доме, — соглашается Клотильда.

— И… где же она ночевала? — опираюсь на столешницу, но даже так я смотрю на экономку сверху вниз.

— Она… Она сказала, что ваше присутствие ей невыносимо, поэтому вопреки моим требованиям она захотела жить во флигеле, — чуть дрогнувшим голосом ответила Клотильда. — Я предупреждала, что там не протоплено, но она… Ох, знали бы вы, с какой ненавистью она отзывается о вас.

Ну… Если про ненависть я еще могу поверить, хотя тоже вряд ли: ей это невыгодно, иначе бы она не пошла на это сознательно, то жить во флигеле…

— Марика, — рык прорывается в моем голосе. — Девчонку зовут Марика, запомните это, Клотильда. И еще: с этого момента за ее здоровье отвечаете вы. Считайте, что я поручаю вам заботиться о моей самой дорогой вещи. Иначе вылетите отсюда.

Экономка судорожно сглатывает и краснеет. Не нравится ей. Но это не мои проблемы.

— Идите, — отпускаю я ее. — А! И сделайте так, чтобы у меня в кабинете был недельный запас хороших свечей, а не этого дерьма, которое мне дали.

Значит, не просто так я не смог понять, где спит Марика. Мне бы и в голову не пришло тащиться во флигель. Что ж… Теперь она будет ближе. И под постоянным присмотром, хотя это полностью идет вразрез с моим планом держать ее подальше, чтобы она не раздражала меня.

Сам отнес в комнату, сам снял платье. И… мог ведь позволить себе не останавливаться. Не мог.

Рычу от бессильной ярости. Какого черта я вообще об этом думаю? У меня есть задание. А вместо этого я отвлекаюсь на... На что? На шпионку, которая сама напросилась в "подарок"? Возможно, и воспользуюсь ею с той целью, с которой ее мне прислали. Но как только я увижу подтверждение своим подозрениям — ей не жить.

Мануфактура артефактов — вот что действительно сейчас важно. На поверхности обычное производство безделушек, но я нутром чую, что все сложнее.

Когда мне докладывают о приходе мэра, я еще некоторое время медлю, заставляя его нервничать и ждать. Зато когда выхожу… Вижу то, что заставляет напрячься и разозлиться.